ВЫСЫЛКА ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В 1922–1923 ГОДЫ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Квакин Андрей Владимирович

В настоящее время одной из актуальных исторических тем является вынужденное изгнание представителей русской интеллигенции за пределы Родины. Эмигрантские ряды после 1917 г. все время пополнялись, причем нередко самими большевиками, отправлявшими в Зарубежье неугодных им российских интеллектуалов. Как говорил Л. Д. Троцкий, «кто идёт против нас, тот не попутчик, тот враг, того мы при случае высылаем за границу, ибо благо революции для нас высший закон»1. Ему вторил В. Маяковский, заявлявший: «Они будут делать то, что мы заставим, или мы их вышвырнем»2. Среди трагических событий в истории российской интеллигенции ХХ в. часто называют административную высылку большевистским правительством представителей российской интеллигенции. Для большевиков это был инновационный проект: теперь, после окончания Гражданской войны, они не расстреливали классовых врагов из среды общественных деятелей, а предлагали им на время покинуть «рабоче-крестьянское государство», поселиться в любимой им Буржуазии, а вскоре, после победы «мировой пролетарской революции», убедиться в правоте пролетарского дела. «Можно выразить сожаление, что лидеры большевиков отказались от диалога с оппозицией, начали поход против инакомыслия, использовали более жёсткие, по сравнению с царизмом, охранительные меры по защите устоев власти. Так возникла идея изгнания той интеллигенции, которая воспринималась властями как антисоветская, контрреволюционная», — констатирует М. Е. Главацкий3.

Проведенные летом и осенью 1922 г. отстранение от работы и насильственная высылка за рубеж или в отдаленные районы страны инакомыслящих деятелей науки, культуры и медицины — до сих пор белые пятна на карте истории. В советской историографии изучение этой темы фактически было запрещено. Исследования и публикации, появившиеся после крушения Советской власти, немногочисленны и отражают подготовку и ход этой масштабной операции не в полной мере и иногда с ошибками. Кроме того, не способствует всесторонним исследованиям и то обстоятельство, что высланные из Советской России оставили очень мало свидетельств о данном историческом событии. В основном это краткие упоминания в мемуарах, опубликованных главным образом в эмигрантских изданиях и лишь частично позже переизданных на Родине4.

В исторической литературе распространены сейчас несколько искажённые представления о высылке 1922 г. Она изображается как грандиозное преступление большевиков против отечественной науки и культуры. Например, совсем недавно вышло в свет четвертое издание книги биолога В. А. Сойфера «Власть и наука». Здесь, в частности, говорится: «В конце 1922 г. по распоряжению Ленина около двух тысяч выдающихся деятелей науки и культуры России были насильно выдворены за пределы Российской республики, Ленин играл в этом деле роль закопёрщика и ру-ководителя»5. Прежде всего, высылка произошла не в конце 1922 г., а несколько раньше (30 сентября и 18 ноября). Есть неточности у Сой-фера и в цифрах. Если мы обратимся к книге М. Е. Главацкого, то всего, по разным подсчётам, было выслано от 160 до 300-400 человек, включая членов семей (официальная цифра-228 человек, среди них 32 студента)6. Это существенно отличается от цифры «около 2000»7. Кстати, среди высланных было от силы с десяток действительно «выдающихся деятелей науки и культуры России». Особого насилия применено не было. Мнение всё того же профессора М. Е. Главацкого: «Напротив, в этом событии можно найти редкий случай совпадения интересов власти и высылаемой интеллигенции: каждая сторона хотела, чтобы это осуществилось, причём как можно скорее. Из воспоминаний экспатриантов видно, что властями поощрялось создание общественных групп по выезду. Их представителям выделялся государственный транспорт, выдавались различные справки для получения виз и иностранных паспортов, обмена рублей на валюту и т. д.»8.

В июне 2002 г. в Нижнем Новгороде прошла защита кандидатской диссертации И. И. Маториной со странной, на мой взгляд, темой: «Проблема высылки группы “старой” интеллигенции из РСФСР в 1922 г. в контексте взаимоотношений “старой” интеллигенции и Советской власти»9. В необычной по форме (например, собственно высылке посвящена только 5 глава) и невразумительной по содержанию (судя по тексту автореферата) работе делается вывод, что «одним из немногих положительных итогов высылки является факт разрешения проблемы с интеллигентскими кадрами на периферии за счёт привлечения труда высланных в пределах РСФСР. ..Одновременно высылка способствовала становлению и расцвету новой, “социалистической” культуры»10. Следуя этой логике, этот самый «расцвет» так называемой «социалистической культуры» наступил в период массовых репрессий 1930-1940-х годов, после перемещения огромных потоков интеллигентских кадров в места не столь отдалённые.

Депортация инакомыслящих интеллигентов в 1922 г. как самостоятельная проблема пока практически не подвергалась серьёзному осмыслению. Если о ней и заходил разговор, то обсуждение практически ограничивалось рассмотрением присущего ей политического аспекта. Но политическая сторона действий большевиков не исчерпывает данного сложного и не поддающегося однозначной оценке социального феномена. В целом, на мой взгляд, в современной литературе не произведено глубокое осмысление целого ряда аспектов данной эмиграции интеллигенции в форме насильственной высылки.

Во-первых, до сих пор не прослежены не только политические и идеологические, но и глубинные общекультурные предпосылки данной экспатриации. Довольно часто можно услышать миф об «исключительно жестокой акции большевиков в отношении собственной интеллигенции». Что есть современный российский миф в его нынешнем понимании: несоответствие реальности (в том числе и исторической), которое используется властями, организациями, СМИ, отдельными гражданами или новый виток древних праистори-ческих мотивов? Он, подобно мифу древности, выполняет в такой трактовке космогоническую функцию — успокоение общества, до определенной степени его самоуспокоение.

Долгое время, пожалуй, вплоть до XX в., Россия оставалась крестьянской цивилизацией с традиционным типом культуры. Вернувшись назад, в эпоху первобытности, вспомним, что зрелая и поздняя первобытность представлены неолитическими культурами11. Идеология крестьянской цивилизации — миф, анимистические верования (то есть вера во всеобщую одушевленность мира), основная социальная ячейка — большая семья. А для идеологии крестьянской цивилизации противопоставление своих и чужих, то есть врагов по определению, общепринято. Именно эти противопоставления и использовали большевики, когда поставили вопрос об очищении «рабоче-крестьянского государства» от «чуждых ему элементов»12. Эта акция Советского правительства не могла бы быть осуществлённой, если бы не опиралась на массовое сознание.

Во-вторых, насильственная высылка из страны становится возможной только в условиях существования идеи врага. Если бы в русском общественном сознании были достаточно прочно укоренены и развиты представления о социальных свободах, то сама мысль об экспатриации была бы в принципе недопустимой. Однако в тех условиях господствовали не правовые нормы, а мало понятная «революционная законность», которая освобождала от ответственности за действия в отношении так называемых «классовых врагов и их прислужников». Именно такой подход виден из обсуждения членами Политбюро вопроса о высылке. Большевистское руководство обеспокоили попытки интеллигенции играть самостоятельную роль в условиях провозглашения «новой экономической политики». Поэтому 27 августа 1921 г. был распущен Всероссийский комитет помощи голодающим, а большинство его членов — представителей интеллигенции — обвинено «в контрреволюционной игре». С начала 1922 г. проходили забастовки в вузах против условий существования и принятия Положения об управлении высшими учебными заведениями республики, ликвидировавшего автономию вузов.

Подлинной причиной высылки интеллигенции в 1922 г. была неуверенность коммунистических правителей в своей способности удержать власть после окончания Гражданской войны. Сменив политику «военного коммунизма» на новый экономический курс и временно разрешив рыночные отношения и капиталистическую собственность, большевистское руководство понимало, что оживление частной инициативы неминуемо вызовет всплеск политической жизни. А это было бы прямой угрозой Советской власти. Поэтому Ленин и его сподвижники решили вынужденное временное отступление в экономике сопроводить политикой «закручивания гаек», подавлением любых оппозиционных выступлений. Последовали разгром крестьянских движений (антоновщины) и Кронштадтского восстания, подготовка и проведение показательных судебных процессов над вчерашними союзниками большевиков — социалистическими партиями эсеров и меньшевиков (в отношении последних процесс готовился, но по ряду причин не состоялся). Проведено наступление на Церковь (подрыв ее материальной базы путем изъятия церковных ценностей, массовые аресты священнослужителей, в том числе патриарха Тихона). Составной частью всех этих мероприятий стала операция по высылке интеллигенции13. В этих условиях происходит разработка идеи о высылке «антисоветской интеллигенции», что хронологически в 1922 г. выглядит следующим образом.

6 февраля 1922 г. была упразднена ВЧК14, на смену ей пришло ГПУ — Государственное политическое управление, подведомственное Наркомату внутренних дел. Изменилось только наименование, а сфера деятельности и структура остались те же, ярко демонстрируя преемственность организации. ВЧК была чрезвычайной комиссией, в самом этом названии подчеркивался временный характер её существования и содержалось оправдание этого существования. ГПУ же указывало на то, что государство должно располагать нормальным, постоянно действующим институтом политического контроля и репрессий. За переменой наименования вырисовывались легализация и придание постоянного статуса террору как способу разрешения конфликтов между государством и обществом.

10-14 мая 1922 г. был проведен 2 Всероссийский съезд врачебных секций при ЦК профсоюза Всемедикосантруд в Москве, который был охарактеризован В. И. Лениным, как «сборище пособников контрреволюции».

15 мая 1922 г. Первые наброски нового Уголовного кодекса, переданные Ленину, вызвали с его стороны замечания, которые он адресовал Народному комиссару юстиции Курскому: «По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу) ко всем видам деятельности меньшевиков, эсеров и т. п.; найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуа-зией»15. В. И. Ленин развил мысли по поводу проекта «Вводного закона к Уголовному кодексу РСФСР», высказанные в дополнениях к этому документу «.Добавить право замены расстрела высылкой за границу, по решению Президиума ВЦИК (на срок или бессрочно)»16. В. И. Ленин тщательно готовил вопрос о высылке за границу и направляет заключение председателю ГПУ Ф. Э. Дзержинскому, предполагая показать свой проект членам Политбюро ЦК РКП (б) и сообщить их отзывы17.

17 мая 1922 г. В. И. Ленин снова обращается к Курскому: «Т. Курский! В дополнение к нашей беседе посылаю вам набросок дополнительного параграфа Уголовного кодекса. <...> Основная мысль, надеюсь, ясна: открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широко»18.

В соответствии с этими ленинскими инструкциями Уголовный кодекс определял контрреволюционное преступление как «всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабочекрестьянских Советов, установленной пролетарской революцией», а также как всякое действие, представляющее собой «оказание каким бы то ни было способом помощи части международной буржуазии, активно враждебной коммунистической системе, идущей на смену капиталистической и пытающейся свергнуть ее силой, военной интервенцией, блокадой, шпионажем, финансированием прессы и другими подобными средствами». Приговор к смертной казни мог последовать не только за всякое действие (массовые волнения, мятеж, саботаж, шпионаж и т. п.), но и за подготовку к таким действиям. Здесь, в частности, В. И. Ленин предлагал внести следующий вариант статьи УК РСФСР: «Пропаганда, или агитация, или участие в организации, или содействие организациям, действующие (пропаганда и агитация) в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признаёт равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному её свержению, путём ли интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т.[ому] под.[обны-ми] средствами, карается высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу»19.

19 мая 1922 г. В. И. Ленин в письме председателю ГПУ Ф. Э. Дзержинскому поднимает вопрос «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрре-волюции»20, и о том, что «надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим, — пишет Ленин. — Собрать совещание Мессинга, Манцева и еще кое-кого в Москве.

Обязать членов Политбюро уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг <...> Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей». И Ленин показывает пример: «Вот... питерский журнал “Экономист”... Это, по-моему, явный центр белогвардейцев. В № 3 (только третьем!!! это nota bene!) напечатан на обложке список сотрудников. Это, я думаю, почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу. Всё это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих “военных шпионов” изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу»21.

21 мая 1922 г. Нарком здравоохранения Н. А. Семашко в письме на имя В. И. Ленина и членов Политбюро пишет, что на съезде врачей выявились «важные и опасные течения, которыми успешно пользуются кадеты, меньшевики и эсеры. и которые широко распространены среди не только врачей, но и спецов других специальностей»22.

22 мая 1922 г. В. И. Ленин получил письмо от Наркома здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, жаловавшегося на итоги 2-го Всероссийского съезда врачебных секций Всероссийского медико-санитарного общества и предлагавшего с помощью ГПУ «изъять» руководителей оппозиционного съезда и некоторых местных врачебных обществ. «Недавно закончившийся Всероссийский съезд врачей проявил настолько важные и опасные течения в нашей жизни, что я считаю нужным не оставлять членов Политбюро в неведении относительно этих течений, которыми так успешно пользуются кадеты, м[еньшеви]ки и с[оциалисты-революционе]ры; тем более, что, насколько мне известно, эти течения широко распространены среди не только врачей, но и спецов других специальностей (агрономы, инженеры, техники, адвокаты), и тем более еще, что многие даже ответственные т[оварищи] не только не сознают этой опасности, но легкомысленно склоняют ушко под нашептывание таких спецов.

Сущность выявленного на съезде течения сводится в самых общих чертах: 1-х, походу против советской медицины и восхвалению медицины земской и страховой; 2-х, в базировании в дальнейшем строительстве на “свободно избираемых строящихся с низов и самодеятельных организациях населения” (точная резолюция съезда); на тех узорах, которые расписывали ораторы кадеты, м[еньшеви]ки, с[оциалисты-революционе]ры на этой канве; 3[-х], на резком стремлении стать вне общепрофессионального рабочего движения и, 4[-х], на стремлении сорганизоваться на этой почве, между прочим путем своего печатного органа»23. Ленин на письме Н. А. Семашко сделал пометку о необходимости «строго секретно (не размножая)» показать письмо Ф. Э. Дзержинскому и всем членам Политбюро, с тем чтобы «вынести директиву» и «разработать план мер»24.

С 22 мая 1922 г. специальная комиссия, в которую вошли Каменев, Курский и два заместителя Дзержинского, Уншлихт и Ман-цев, работала по поручению Политбюро над составлением списков интеллигентов для ареста и последующей высылки за границу. Основную работу по организации высылки возложили на ГПУ, которое было подготовлено к этой операции. Ещё в мае 1921 г/ для выявления инакомыслящих в государственных учреждениях, в том числе в наркоматах и университетах, были созданы «Бюро содействия» работе ВЧК. Члены этих «Бюро содействия» (коммунисты с партийным стажем не менее трех лет) в порядке исполнения партийной дисциплины должны были собирать для чекистов информацию об антисоветских элементах в своих учреждениях. В их обязанности входило также наблюдение за проведением общественных съездов, собраний и конференций. Информационные материалы, поступавшие из «Бюро содействия», являлись строго секретными и концентрировались в 8-м отделении Секретного отдела ВЧК-ГПУ.

23 мая 1922 г. предложение В. И. Ленина вместе с письмом Н. А. Семашко было направлено членам Политбюро. Сталин, Троцкий, Каменев, Рыков и Молотов высказались «за», воздержался один Томский, считавший, что «во многом виновны мы сами и в первую голову т. Семашко»25.

24 мая 1922 г. Политбюро поддержало предложения Ленина. ГПУ совместно с Наркомз-дравом поручалось составить список подлежащих «изъятию» врачей. ВЦИК предлагалось издать постановление об образовании при ГПУ особого совещания для рассмотрения вопросов административной высылки. Политбюро приняло официальное постановление, в котором Дзержинскому «при помощи Семашко» поручалось «выработать план мер и доложить Политбюро в недельный срок»26.

1 июня 1922 г. вступил в действие новый Уголовный кодекс. Одно из небывалых доселе положений нового Уголовного кодекса — изгнание навечно за пределы страны и немедленный расстрел в случае несанкционированного возвращения. Ленин внимательно следил за разработкой этого кодекса, которому предстояло легализировать насилие по отношению к политическим противникам, ведь та быстрота расправы, которая оправдывалась Гражданской войной, теперь официально не могла быть одобрена.

В июне 1922 г. первыми к высылке были намечены двое наиболее активных деятелей бывшего Комитета помощи голодающим — С. Прокопович и Е. Кускова. 2 июня 1922 г. в «Правде» опубликована статья Л. Д. Троцкого «Диктатура, где твой хлыст?» с резкой критикой литератора Ю. И. Айхенвальда, где говорилось о необходимости «отстегать» интеллигенцию в массовом порядке. «У диктатуры не нашлось в своё время для подколодного эстета —он не один — свободного удара хотя бы древком копья. Но у неё, у диктатуры, есть в запасе хлыст, и есть зоркость, и есть бдительность. И этим хлыстом пора заставить Айхенвальдов убраться за черту, в тот лагерь содержанства, к которому они принадлежат по праву — со всей своей эстетикой и со своей религией»27, — подчёркивалось в статье. Некоторые современники и историки считали автором статьи известного большевика Г. Е. Зиновьева. М. Е. Главацкий изящно доказал, что в действительности её написал Л. Д. Троцкий. Ему удалось найти в одном из фондов Российского государственного архива социально-политической истории её первоначальный текст со значительной правкой, сделанной этим большевистским лидером, и дать представление о том, как она создавалась (первоначально статья называлась «Диктатура пролетариата, где твой бич?»)28.

6 июня 1922 г. Начался грандиозный открытый судебный процесс, сообщения о котором появились в прессе ещё 28 февраля (на следующий день после ареста 34 руководителей партии эсеров). Судили партию эсеров. Подсудимые обвинялись в том, что вели «активные контрреволюционные и террористические действия против советского правительства». Среди этих действий фигурировали такие, как покушение на Ленина 31 августа 1918 г. и «политическое руководство» крестьянским восстанием в Тамбовской губернии. На скамье подсудимых находилась разношерстная группа: руководители партии, среди которых были 12 членов ЦК во главе с Абрамом Гоцем и Дмитрием Донским, и агенты-провокаторы, чья задача была изобличать товарищей по процессу и «исповедоваться в своих преступлениях». Этот процесс позволил так же, как пишет Элен Каррер д’Энкос, опробовать следующую «методику обвинений: исходя из точно установленного факта, что с 1918 г. эсеры были в оппозиции к большевистскому самодержавию, делается принципиальный вывод, что всякая оппозиция обязательно прибегает, как к последнему средству, к сотрудничеству с международной буржуазией»29.

8 июня 1922 г. Политбюро детально обсудило доклад заместителя председателя ГПУ И. С. Уншлихта и приняло решение «Об антисоветских группировках среди интеллигенции». Была создана комиссия «для окончательного рассмотрения списка подлежащих высылке верхушек враждебных интеллигентских группировок» в составе И. С. Уншлихта, Д. И. Курского и Л. Б. Каменева30.

21 июня 1922 г. Политбюро постановило арестовать и выслать в отдаленные голодающие губернии группу врачей.

22 июня 1922 г. На заседании Политбюро был рассмотрен доклад И. С. Уншлихта, и было поручено разбить список подлежащих высылке врачей на три группы по степени «вины» и характеру наказания31.

16 июля 1922 г. Ленин из подмосковных Горок в письме И. В. Сталину выразил обеспокоенность затяжкой высылки инакомыслящих интеллигентов. Он писал: «.эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас». И далее: «Комиссия. должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго»32.

17 июля 1922 г. При обсуждении членами Политбюро вопроса о высылке Председатель СНК В. И. Ленин в письме к Генеральному секретарю ЦК РКП (б) И. В. Сталину предлагал «арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!», а высылаемые из «рабоче-крестьянского государства» интеллигенты, по замыслу организаторов высылки, должны были, находясь временно, «до победы мировой пролетарской революции» на буржуазном Западе, осознать ошибочность своих взглядов, «перевоспитаться» и с воодушевлением встретить грядущую победу мирового пролетариата33. При этом Ленин высказал недовольство темпами подготовки высылки.

20 июля 1922 г. Политбюро рассмотрело составленные комиссией списки научных и общественных деятелей Москвы, Петрограда и Украины (Харьков, Киев, Одесса и другие города), подлежавших высылке за границу. Постановили: «Вернуть список в комиссию, поручив ей создать необходимые подсобные подкомиссии и представить в Политбюро в недельный срок новый, строго обоснованный список. Той же комиссии, в тот же срок поручить подготовить закрытие целого ряда органов печати»34.

22 июля 1922 г. в Политбюро ЦК РКП (б) поступила записка И. С. Уншлихта об ускорении подготовки к высылке деятелей интеллигенции. В ней, в частности, говорилось: «Сведения, полученные нами из зарубежных источников, определенно устанавливают, что заинтересованным кругам белой эмиграции стало известно о предполагающихся в Советской России репрессиях против антисоветской интеллигенции. Некоторая тревога в профессорском и литературном мире наблюдается в последнее время и в Москве: ждут каких-то массовых арестов, высылок. Эта осведомленность контрреволюционного лагеря указывает на то, что проводившийся нами метод опрашивания представителей заинтересованных центральных ведомств и отдельных ответственных товарищей об известных им кругах антисоветских деятелей привел к тому, что необходимая в подобных случаях строгая конспирация была нарушена и при дальнейшей проволочке в проведении операции последняя ни для кого не будет неожиданностью и вовсе не даст необходимых результатов. Следует отметить также и то, что профессура разъезжается на летние каникулы. Ввиду этого представляется крайне необходимым спешное проведение намеченной операции, о чём и доводим до Вашего сведения». Политбюро обсудило деятельность комиссии И. С. Уншлихта. Она была признана неудовлетворительной «как в смысле недостаточной величины списка, так и в смысле его недостаточного обоснования». Для повышения качества работы было решено создать «необходимые подсобные комиссии»35.

В конце июля 1922 г., вслед за продолжавшимися «изъятиями» оппозиционных врачей, начались аресты ученых Московского археологического института (профессора Н. А. Цветков, Н. М. Коробков и В. М. Бордыгин), был арестован бывший лидер партии трудовиков экономист А. В. Пешехонов.

31 июля 1922 г. комиссия И. С. Уншлихта постановила выделить в особый список группу врачей из 11 человек, высылаемых на два года в северные и восточные губернии. Всех остальных предлагалось выслать за границу «как лиц, не примирившихся с советским режимом в продолжение почти 5-летнего существования Советской власти и продолжающих контрреволюционную деятельность». Их следовало арестовать в 3-дневный срок и добиться выезда за свой счёт, а в случае отказа — выслать за счёт ГПУ36.

2 августа 1922 г. на имя И. В. Сталина поступил первый пакет со списками высылаемых. Показательны характеристики отдельных представителей интеллигенции, дающие основания для высылки: «Изгоев-Ланде А. С. — [.] Довольно сильная фигура. Он умный и хитрый литератор. [...] Зубашев С. Л. — [...] По-старому радикально настроен и, может быть, в 1905 г. входил в группу37 радикалов или правых с[оциалистов]-революционеров]. [...] Вредный человек. [. ] Замятин Е. И. — Сотрудник “Летописи” и “Литературных записок”. Скрытый заядлый белогвардеец. [.] Булгаков С. Н. — Профессор. Поп. Живет в Крыму, черносотенец, церковник, антисемит, погромщик, врангелевец. [...] Чаадаев И. — Литератор из сборника “Утренники”. Автор гнусной статьи в журнале «Утренники». [...] Лосский. — Профессор Петр[оградского] университета. Редактор журнала “Мы”. Идеологически вредный. [,..]Островский Андрей. — [...] Служит в Госбанке. Бывш.[ий] профессор. [...] политически не наш, зловредный. Может быть выслан без ущерба. [...] Гусаров Игнатий Евдокимович. — [. ] Пользуется влиянием. [. ] Рожков. — Литератор. Сотрудник “Книги”. Осторожен, довольно популярен среди студенчества. [...]». Препроводительная записка И. С. Уншлихта И. В. Сталину сообщает: «Произвести арест всех намеченных лиц, предъявить им в 3-дневный срок обвинение и предложить выехать за границу за свой счёт. В случае отказа от выезда за свой счёт выслать за границу за счёт ГПУ. Согласившихся выехать освободить из-под стражи»38.

7 августа 1922 г. В результате театрализованной пародии на суд над партией эсеров, во время которой власти вывели на сцену многочисленные народные манифестации с требованиями смертной казни для «террористов», 11 руководителей партии эсеров были приговорены к «высшей мере». Но протесты международной общественности, мобилизованной русскими социалистами эмигрантами, и опасения, что деревня, где ещё жив был «эсеровский дух», опять забунтует, привели к тому, что исполнение приговора было приостановлено с условием, что партия эсеров прекратит свою «подпольно-конспиративную работу и вооруженную борьбу». В январе 1924 г. смертные приговоры осуждённым эсерам были заменены на пятилетнее заключение в лагерях. Однако никто из осужденных так и не вышел из этих лагерей на свободу. Все они погибли в середине 1930-х годов.

9 августа 1922 г. на заседании Политбюро утверждаются все кандидатуры на высылку с Украины.

10 августа 1922 г. на заседании Политбюро рассматриваются списки высылаемых. Среди высылаемых «Профессора 1-го Государств[енного] университета.

1. Стратонов Всеволод Викторович. Профессор. Астроном, 49 лет, проживает по Поварской улице, Трубниковский пер., д. 26, кв. 21. Был чиновником особых поручений при наместнике Кавказа и редактором официальной черносотенной газеты. Один из главарей и руководителей февральской (1922 г.) забастовки в университете. При приёме студентов проводил буржуазию и белогвардейцев. Определенный антисемит. Одно время работал консультантом в академическом центре и считался своим, на самом деле является злостным противником Сов[етской] власти. Как научная величина ценности собой не представляет. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием тт. Богданова, Середы, Хинчука и Лихачева высказалась за высылку. Главпрофобр за высылку.

2. Фомин Василий Емельянович. Профессор, гистолог, 48 лет. Проживает по Гусятни-ковскому пер., д. 4, кв. 1. Один из активных организаторов забастовки среди медиков, определенный противник Сов[етской] власти; один из организаторов антисоветских элементов профессуры. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием тт. Богданова, Середы, Хинчука и Лихачева высказалась за высылку. Главпрофобр за высылку. Профессора Московского высшего технического училища.

3. Ясинский Всеволод Иванович. Проживает по Большому Харитоньевскому пер., д. 1/12, кв. 28, вход в квартиру с Мышковского пер. Лидер правой части профессуры. Всегда выступает с антисоветской агитацией, как на собраниях преподавательской коллегии, так и в беседах со студентами. Бывш.[ий] член Всероссийского комитета помощи голодающим. Руководитель забастовки профессоров. Благодаря главенству в КУБУ держит в своих руках экономическую власть над беспартийной частью профессуры и использует это свое влияние для сведения счетов с теми, кто сочувствует Сов[етской] власти. В научном отношении ничего серьезного из себя не представляет. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием тт. Богданова, Середы, Хинчука и Лихачева высказалась за высылку. Главпрофобр за высылку.

4. Брилинг Николай Романович. Проживает по Малознаменскому пер., д. 7, кв. 26. Б[ывший]. декан механического отделения. Принадлежит к руководящей группе правой профессуры. На лекциях ведет антисоветскую агитацию, пользуется влиянием среди студентов. Имеет связь с контрреволюционной орг[аниза]цией. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием тт. Богданова, Середы, Хинчука и Лихачева высказалась за высылку. Главпрофобр за высылку.

5. Куколевский Иван Иванович. Проживает по 4-му Сокол[ьнического] Пол[я] пер., д. 2, кв. 2. Декан механического отделения, один из самых правых. Ведет антисоветскую агитацию даже на лекциях. Участник профессорской забастовки, бросил работу при назначении Главпрофобром нового правления. Выступает на студенческих сходках, собирает вокруг себя реакционно-настроенных молодых преподавателей. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку. Главпрофобр за высылку.

6. Зворыкин Владимир Васильевич. Проживает на углу Бауманской и Бригадирского пер. Инженер, бывший член Басманного комитета партии кадетов. Бывший член Московской городской думы. Церковный староста училищной церкви. Определенный противник Сов[етской] власти. Ведет монархическую агитацию среди студенчества. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку. Главпрофобр за высылку».

А также литераторы:

«48. Франк Семен Людвигович. Профессор — философ-идеалист, проходит по агентурному делу “Берег”, принимал участие в конспиративных собраниях у Авинова. Противник реформы высшей школы. Правый кадет направления “Руль”. Несомненно, вредный [...]

50. Кизеветтер А. А. Член товарищества “Задруга”, бывш.[ий] член Союза Возрождения, член ЦК кадетской партии, проходил по Тактическому Центру. Один из духовных лидеров правых кадетов. Несомненно, может послужить центром сплочения антисоветских сил.

51. Озерецковский Вениамин Сергеевич. Член товарищества “Задруга”. Бывш.[ий]. сенатор. Юрист. Раньше был эсером. Близок с Мельгуновым и Мякотиным. Вреден.

52. Юровский Ал[ексан]др Наумович. Вредный кадет из группы Мануйлова. Представитель струвистской России с сильными политическими оттенками. Делал доклады и кое-что писал. Как умный, хитрый человек, сохранивший связь с этой группой, он явно противосоветского направления. Служит в М[осковском] о[тделе] н[ародного] образования] в Художественном совете, член редакции “Берега”.

53. Огановский Николай Петрович. Член Вольно-Экономического О[бщест]ва. Профессор. Член ученого совета Наркомзема. Правый с[оциалист]-р[еволюционер] эне-совского направления. Несомненно, настроен антисоветски. Выступает на собраниях Сель[ско]хоз[яйственного] О[бщест]ва. Член редакции “Вестника сельского хозяйства”. Бывш. член Учредительного Собрания. Теперь, когда накапливается интеллигентская общественность, Огановский может собрать вокруг себя мелкобуржуазную молодежь. Пользовался большим влиянием среди студенчества. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку. Главпрофобр за высылку.

54. Айхенвальд Юлий Исаевич. Литератор, типичный идеолог кадетизма в искусстве. Не скрывает своего недоверия и антипатии к Октябрьской революции, презирает творчество революционно настроенной молодёжи. Группирует вокруг себя буржуазную культурную интеллигенцию и молодежь. Виляющий кадет. Он вилял все время. В 1918 г. написал статьи на политические темы. Написал “Леон - горячее сердце”, характеристика Троцкого более или менее приемлемая, а потом восславил Гумилева (как дворянина). Общественно вреден. Полянский предлагает выслать в отдаленные губернии. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку за границу.

55. Бердяев Н. А. Близок к издательству “Берег”, проходил по делу Так[тического] Центра и по Союзу Возрождения39. Монархист, потом кадет правого устремления. Черносотенец, религиозно настроенный, принимает участие в церковной контрреволюции. Ионов и Полянский за высылку в пределы Сов[етской] России. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку за границу.

56. Озеров Иван Христофорович. Профессор финансового права. Приспособляющийся ко всяким режимам. Несомненно, стоит за буржуазно-помещичий строй. Реакционно настроен. Добровольно вернулся из пределов южной России, куда он бежал к Деникину в 1920 г. Готовился к побегу за границу, но был арестован. Сейчас активно не работает, но участвует в органах, враждебных нам. Как научная величина в настоящее время ничего ценного не представляет. Есть основание предполагать, что имеет связи с заграничными издательствами. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку. Главпрофобр за высылку.

57. Осоргин Михаил Андреевич. Правый кадет несомненно антисоветского направления. Сотрудник “Русских ведомостей”. Редактор газеты “Прокукиша”. Его книги издаются в Латвии и Эстонии. Есть основание думать, что поддерживает связь с заграницей. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку»40.

10 августа 1922 г. принимается Декрет ВЦИК «Об административной высылке». Пункт 3 указывает: «Постановления о высылке каждого отдельного лица должны сопровождаться подробными указаниями причин высылки»41. На самом деле даже этот пункт не выполнялся.

10 августа 1922 г. по инициативе заместителя председателя ОГПУ И. С. Уншлихта на заседании Политбюро ЦК РКП (б) был вынесен вопрос о высылке за границу, наряду с «контрреволюционной интеллигенцией», и «контрреволюционных элементов студенчества». Сбор информации и аресты проводились среди той части студенчества, которое «уже успело пропитаться буржуазной идеологией» и «оказывало разлагающее влияние на студенческую массу»42. Докладчиком по этому вопросу «О враждебных группировках среди студенчества» был также И. С. Ун-шлихт43. В протоколе Политбюро № 21 от 10 августа 1922 г. записано: «Одобрить предложение товарища Уншлихта о высылке за границу контрреволюционных элементов студенчества»44.

С 16 августа 1922 г. в Москве и Петрограде проводилась в ночные часы основная операция по аресту. В тюрьмах ГПУ или под домашним арестом в это время оказались: философы Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский, Н. А. Бердяев, С. Е. Трубецкой, С. Л. Франк, И. И. Лапшин; историки и правоведы А. А. Кизеветтер, В. А. Мякотин; писатели и литераторы Ю. И. Ай-хенвальд, Е. И. Замятин, А. С. Изгоев-Ланде, Н. М. Волковысский; экономисты и финансисты Н. Д. Кондратьев (Китаев), Д. А. Лутохин, И. Х. Озеров, С. Л. Зубашев; математики, инженеры и естественники В. В. Стратонов, В. Е. Фомин, И. А. Артоболевский, М. М. Новиков, И. И. Ушаков, А. И. Угримов, Н. Р. Брилинг, В. В. Зворыкин; В. И. Ясинский, И. И. Куколев-ский, А. Л. Байков; деятели кооперативного движения А. А. Булатов, В. М. Кудрявцев, А. Ф. Изюмов, Б. Д. Бруцкус, А. И. Сигирский, И. Ю. Баккал, И. П. Матвеев; врачи Ю. Н. Сады-кова, Е. С. Канцель, А. Я. Гудкин, И. Е. Бронштейн; многие другие.

Несколько позднее были разысканы и взяты в заключение или под домашний арест философы и социологи П. А. Сорокин, Ф. А. Сте-пун, И. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, писатель М. А. Ильин (Осоргин), врач Н. Н. Розанов, историк Н. А. Рожков, кооператоры Н. И. Любимов и Н. П. Ромодановский, инженер П. А. Пальчинский; некоторые другие. Все они были допрошены или дали ответы на заранее подготовленные вопросы об отношении к Советской власти и проводимой большевиками политике. Кроме того, с арестованных взяли две подписки — обязательство не возвращаться в Советскую Россию и обязательство выехать за границу за свой (если имелись собственные средства) или за казённый счет. Исключение было сделано для врачей: их решили использовать для спасения голодающего населения и борьбы с эпидемиями, поэтому они подлежали высылке не за границу, а во внутренние голодающие губернии.

18 августа 1922 г. на Украине происходит массовый арест предназначенных к высылке.

18 августа 1922 г. В. И. Ленину поступает записка И. С. Уншлихта: «Согласно Вашего распоряжения посылаю списки интеллигенции по Москве, Питеру и Украине, утверждённые Политбюро45. Операция произведена в Москве и Питере с 16-го на 17-ое, на Украине с 17-го на 18-ое. Московской публике сегодня объявлено постановление о высылке за границу, и [арестованные] предупреждены, что самовольный въезд в РСФСР карается расстрелом. Завтра выяснится вопрос с визами. Ежедневно будут Вам посылать сводку о ходе высылки»46.

22 августа 1922 г. поступает препроводительная записка И. С. Уншлихта И. В. Сталину с приложением сметы расходов на высылку деятелей интеллигенции:

«ЦК РКП тов. Сталину

Лично. Сов. секр[етно]

Препровождая при сём приблизительную смету расходов на высылку антисоветской интеллигенции за границу, прошу об отпуске для указанной цели специального фонда в 50 миллиардов рублей.

Приложение: смета.

Зампред ГПУ Уншлихт

[Приложение:]

Смета на высылку антисоветской интеллигенции за границу

1. Для высылки одного человека из Москвы в Берлин необходимо уплатить:

а) Виза — 49 миллионов,

б) Двое суток дороги, продовольствие — 8 миллионов,

в) Жел[езно]дор[ожный] билет от Москвы до Себежа — 15 миллионов,

г) Жел[езно]дор[ожный] билет от Себежа до Берлина — 13 000 герм[анских] марок,

д) Путевые расходы и довольствие от Себе-жа до Берлина — 2000 герм[анских] марок,

е) Месячный прожиточный минимум в Берлине для политработника 3-й категории — 5000 герм[анских] марок.

2. 1000 герм[анских] марок по курсу черной биржи равна 6-7 миллионов рублей.

3. Всего высылке подлежат из Москвы — 67 чел., из Петрограда — 53 чел., с Украины — 77 чел., всего — 217 чел.»47.

30 августа 1922 г. Л. Д. Троцкий в интервью американской журналистке А. Л. Стронг (подруге Джона Рида) оправдывал предпринятые репрессии своеобразным «гуманизмом по-большевистски»: «Те элементы, которые мы высылаем или будем высылать, сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальные орудия в руках наших возможных врагов. В случае новых военных осложнений. все эти наши непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политической агентурой врага. И мы будем вынуждены расстрелять их по законам войны. Вот почему мы предпочитаем сейчас, в спокойный период выслать их заблаговременно. И я выражаю надежду, что вы не откажетесь признать нашу предусмотрительную гуманность.»48.

31 августа 1922 г. в «Правде» была опубликована статья Л. Д. Троцкого «Первое предостережение». В ней были упомянуты основные «опорные пункты» антисоветской интеллигенции и названы обвинения, предъявленные конкретным группам интеллигенции — учёным, врачам, писателям, кооператорам и др. Там же говорилось о приговоре о высылке по постановлению ГПУ. В статье выражалась уверенность, что все трудящиеся встретят приговор с сочувствием, ибо они с нетерпением ждут, когда, наконец, эти «идеологические врангелевцы и колчаковцы будут выброшены с территории РСФСР»49.

Таким образом, были проведены все организационные мероприятия для начала самой депортации инакомыслящих осенью-зимой 1922-1923 годов.

Революционное правосознание» лидеров большевиков подсказало им столь «гуманный», как им казалось, по тем временам вариант «перевоспитания идеологических прислужников буржуазии». До победы «мировой пролетарской революции» не допускалось их возвращение в РСФСР. Так, С. Е. Трубецкой вспоминал: «Перед тем, как выпустить меня из тюрьмы ГПУ, мне дали подписать бумагу, где мне объявлялось, что я высылаюсь из пределов СССР — без обозначения срока высылки — и что, если я вернусь в Советский Союз, я подлежу расстрелу, который будет приведен в исполнение первым же органом власти, в руки которого я попаду...»47 По замыслу лидеров большевиков, Запад должен был перевоспитать высылаемых.

Нужно видеть, что для многих высылаемых сама по себе высылка была практически единственным способом спасения собственной жизни. И если большевики оценивали высылку как наказание инакомыслящих, то для многих «внутренних эмигрантов» в Советской России «философский пароход» стал символом приобретения свободы. Современный исследователь В. Л. Телицын справедливо писал: «Пусть это не покажется кощунственным, но, в конечном счете, оказалось, что принудительная высылка спасла подвергшихся депортации от будущей неминуемой гибели в лагерях ГУЛАГа (хотя до некоторых чекистская рука дотянулась и за границей). Не сложно себе представить, как могли закончить свои дни Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. А. Осоргин, С. Н. Прокопович и многие другие, останься они в России. Достаточно вспомнить судьбы тех, кто «предназначался к высылке», но в силу различных обстоятельств избежал ее,— аграрника Н. Д. Кондратьева, философа Г. Г. Шпета, экономиста И. Х. Озерова. Лишившись родины, высланные сохранили жизнь и свободу; как сказал один из русских эмигрантов, «Родина без свободы для меня не родина, а свобода без родины, хоть и очень тяжела, но все-таки остается свободой»48.

В сентябре 1922 г. находившийся тогда в «полуэмиграции» М. Горький сообщил вставшему на путь сменовеховства А. Н. Толстому: «В Петрограде арестован Замятин. И еще многие, главным образом — философы и гуманисты: Карсавин, Лапшин, Лосский и т. д. Даже — Зубов, несмотря на его коммунизм, видимо, за то, что — граф»49. И 7 сентября 1922 г. за подписью Г. Г. Ягоды было выдано удостоверение о высылке Е. И. Замятина за границу50. Юрий Анненков вспоминал: «Постановлением о высылке за границу Замятин был чрезвычайно обрадован: наконец-то — свободная жизнь! Но друзья Замятина, не зная его мнения, стали усердно хлопотать за него перед властями и, в конце концов, добились: приговор был отменен. Замятина выпустили из тюрьмы, и тот же день, к своему глубокому огорчению, он узнал, со слов Бориса Пильняка, что высылка за границу не состоится»51. Вместе с Анненковым Замятин пошел в порт на проводы высылавшихся из Советской России представителей петроградской интеллигенции. «Сразу же после этого Замятин подал прошение о его высылке за границу, но получил категорический отказ»52. По сведениям литератора Н. А. Оцупа, «с первой партией высланных литераторов в Берлине ждали и Замятина. Все знали, что и он был арестован. Знали, что ему, как другим, хочется воздуха Европы. Не знали только, что этот европеец сильнее, чем многие, привязан к России. Когда, благодаря хлопотам друзей и учеников, ему предложили на выбор: уехать или остаться,— Замятин предпочел остаться»53. Несомненно, в общем контексте с этой высылкой ученых, философов и литераторов рассматривалось современниками и закрытие осенью 1922 г. в Петрограде Дома литераторов и Дома искусств.

Но 13 февраля 1923 г. в Ревель прибыл из Петрограда высланный позже других Д. А. Лу-тохин54. В беседе с тамошним журналистом он в числе последних питерских новостей сообщил и самую свежую новость о Замятине: «Выехать предписано писателю и профессору кораблестроительного отделения политехникума Евгению Замятину. Замятин был в числе первых намеченных к высылке 160 человек. Кто-то, без спроса у Замятина, похлопотал — высылку оставили. Сам просился выехать — не разрешили. А теперь неожиданно — уезжайте. И уезжает»55. Свидетельство Лутохина вносит существенную коррективу в предложенное Анненковым освещение событий 1922-1923 гг. Оно соотносится с опубликованным письмом А. К. Воронского к Замятину от 21 марта 1923 г., где в частности говорится: «О Вашем отъезде искренно сожалею. Пожалуйста, не работайте в зарубежных русских повременных изданиях. Честное слово, не стоит. Крепко надеюсь, что месяца через три Вы сможете возвратиться в Россию и сесть здесь более крепко. Держите связь с нами. Если будут затруднения денежного характера, обращайтесь ко мне. Присылайте нам, что напишите. Сообщите Ваш адрес»56.

Таким образом, «причина несостоявшейся в 1922-1923 гг. эмиграции Замятина выглядит более сложной, чем казалось ранее. Не-эмиг-рация его была актом свободного выбора, а не результатом запрета или давления: Замятин отказался уезжать, получив разрешение на отъезд»57. Так проясняется полный смысл не раз цитировавшегося в литературе пассажа из автобиографии писателя 1929 г., написанной незадолго до компании против него и Пильняка: «Думаю, что если бы в 1917 году не вернулся из Англии, если бы все эти годы не прожил вместе с Россией — больше не мог бы писать. Видел многое: в Петербурге, в Москве, в захолустье — Тамбовском, в деревне — Вологодской, Псковской, в теплушках. Так замкнулся круг. Еще не знаю, не вижу, какие кривые в моей жизни дальше»58. Значительную роль в решении Е. И. Замятина отказаться тогда от эмиграции могли сыграть примирительные жесты со стороны большевиков в его адрес. В любом случае высылка и жизнь в Зарубежье могли спасти его от трагической гибели в 1937 г.

Это подтверждает и тот факт, что и другие оставленные в России лица, первоначально намеченные к депортации, скоро подверглись физическому уничтожению. Так, за Н. Д. Кондратьева вступился О. Ю. Шмидт, в будущем известный путешественник и исследователь полярных широт. В 1930 г. Кондратьев был арестован и в 1938 г. расстрелян. А в середине 1990-х гг. сын О. Ю. Шмидта — известный историк, профессор С. О. Шмидт — попросил прощения у дочери Николая Дмитриевича за своего отца, из лучших побуждений сорвавшего в 1922 г. высылку Кондратьева за рубеж59.

В защиту арестованных поступили ходатайства от государственных и общественных организаций, даже от некоторых большевистских руководителей, которые лично знали заключенных по совместной учебе или работе. Так, А. К. Воронский вступился за писателя Е. И. Замятина, А. В. Луначарский — за профессора Петроградского университета И. И. Лапшина, М. И. Калинин — за общественного деятеля Н. М. Кишкина; В. В. Оболенский (Осинс-кий) — за экономиста-аграрника Н. Д. Кондратьева (Китаева), В. Н. Яковлева — за профессора Московского университета В. Е. Фомина, М. Ф. Владимиров — за экономиста Л. Н. Юровского, Г. М. Кржижановский и Ю. Л. Пятаков — за инженера П. А. Паль-чинского. Была образована и в ночь с 31 августа на 1 сентября начала заседать Комиссия по пересмотру списков высылаемых интеллигентов в составе Ф. Э. Дзержинского, И. С. Уншлихта, Г. Г. Ягоды и двух сотрудников 4-го отделения секретного отдела ГПУ, отвечавшего за подготовку и осуществление этой операции. Комиссия работала в течение недели и частично пошла навстречу просьбам «ответственных товарищей». От высылки освободили таких опытных специалистов народного хозяйства, как И. И. Куколевский и Л. Н. Юровский. Также было решено отложить высылку Е. И. Замятина, Н. Д. Кондратьева, профессора И. А. Артоболевского (отца будущего знаменитого советского математика), некоторых других. В отношении Н. А. Рожкова в ноябре и декабре 1922 г. Политбюро заменило высылку за рубеж на ссылку в Псков. Примерно тогда же была отменена высылка профессоров Н. П. Огановского, В. И. Чарнолусского и других60. Далеко не все они были рады тому, что остались на Родине и избежали высылки.

За последние 20 лет аресты и высылка за границу большой группы интеллигенции 1922 г. определяются частью публицистов, как «начало массовых репрессий» со стороны Советской власти. Так, известный современный историк интеллигенции В. Л. Соскин рассматривает высылку «как первый опыт. по организации масштабного преследования инакомыслящих»61. С этим трудно согласиться, так как преследования деятелей Помгола и их прошения о высылке именно в Зарубежье уже создавали масштабный прецедент.

Утверждается также, что инициатором подобных действий был Л. Д. Троцкий. Например, В. Костиков пишет: «Появление в «Правде» статьи «Диктатура, где твой хлыст?», подписанной таинственным инициалом «О» (существует предположение, что статья написана Троцким62), открывает гонения на ту часть интеллигенции, которая продолжает отстаивать право на независимость мнений и практические меры по «очищению» страны от несогласных. В августе 1922 г. из страны без суда, административным решением ГПУ было выслано 160 человек, открывших первый список советских «диссидентов»63. Н. О. Лосский в свое время также говорил о Л. Д. Троцком как инициаторе высылки за границу, объясняя это решение тем, что «в это время большевистское правительство добивалось признания государствами Западной Европы. Арестованы были лица, имена и деятельность которых были известны в Европе, и большевики хотели, очевидно, показать, что их режим не есть варварская деспотия»64.

Правда, есть и мнение, что акция депортации инакомыслящей интеллигенции была предпринята во время болезни В. И. Ленина по инициативе И. В. Сталина, а открыли гонения ответы чекистов на сталинские призывы в статье в «Правде» под названием «Первое предо-стережение»65. Решение о высылке принималось не лично В. И. Лениным, а Политбюро, в котором тогда уже заправлял Генеральный Секретарь ЦК И. В. Сталин. Он же, по мнению М. Е. Главацкого, играл главную роль во всем этом действе. В качестве инициатора и руководителя высылки называется также и глава питерских большевиков Г. Е. Зиновьев, который в одном из своих выступлений утверждал, что новой России нужны интеллигентные силы, но при этом вольно ли невольно признавался, что в каждом интеллигенте видит врага новой власти66. Современный исследователь Ю. Н. Емельянов, со ссылкой на берлинскую газету «Руль» от 3 октября 1922 г., утверждает, что решение о высылке «как о мере наказания было принято, по-видимому, в связи с выступлением Зиновьева, где говорилось о необходимости устранения из Советской России враждебной власти интеллигенции»67.

Предпринимаются и другие попытки рассмотреть роль В. И. Ленина в данном мероп-риятии68. М. Е. Главацкий справедливо опровергает точку зрения И. И. Илькевича о том, что сама идея высылки «как репрессивную и принудительную меру и форму насилия» изобрел Ленин уже в начале 1919 г., и убедительно показывает, что высылка представителей интеллигенции, неугодных правящим кругам, практиковалась с древних времен. Широко использовалась она и в царской России, когда за ее пределами, в основном в Западной Европе, оказались сотни оппозиционно настроенных интеллигентов, прежде всего либералы и социал-демократы различных оттенков, включая и самого Ленина. Поэтому в 1922 г. ему, а после него и другим вождям тоталитарных режимов не нужно было ничего придумывать69.

Исследователям пока недоступен весь комплекс документов по мотивам и характеру депортации, но среди имеющихся в распоряжении историков документальных источников хотелось бы обратить внимание на следующее. Именно В. И. Ленин, как показывает приведенная здесь хронология событий, был инициатором репатриации инакомыслящих, тщательно готовил вопрос о высылке за границу, предлагая свои проекты членам Политбюро ЦК РКП (б), и особенно Ф. Э. Дзержинскому70. Интересное замечание позже высказал один из высланных — писатель М. А. Осоргин: «... В Москве шел слух, что в командующих рядах нет полного согласия по части нашей высылки; называли тех, кто был за и кто был против. Плохо, что «за» был Троцкий. Вероятно, позже, когда высылали его самого, он был против этого!»71.

Первоначально предполагалось выслать интеллигентов в Германию. Страна высылки, скорее всего, была выбрана не случайно, так как только Германия оставалась с Советской Россией в партнерских отношениях в то время, хотя порой в эмиграции высказывались предположения и намеки на «старые связи большевиков с кайзеровской разведкой». В доверительном письме С. Д. Боткина М. Н. Гирсу от 14 декабря 1922 г. сообщается: «Советское правительство само обратилось в германское посольство в Москве с запросом о возможности для высылаемых получить германские визы. Посольство ответило, что Германия не является местом ссылки для иностранцев, но что в случае, если сами заинтересованные обратятся с соответствующим ходатайством, посольство преминет поддержать таковое перед своим правительством. Действительно, наши ученые получили из Берлина немедленно благоприятный ответ на их просьбу о разрешении на въезд в Германию, и здесь встретили вполне радушный прием»72. Когда Совнарком обратился к германскому правительству с просьбой выдать соответствующие визы, «Канцлер Вирт ответил, что Германия не Сибирь и ссылать в нее русских граждан нельзя, но если русские ученые и писатели сами обратятся с просьбой дать им визу, Германия охотно окажет им гостеприимство. Тогда правительство в Петрограде освободило от ареста тех из нашей группы, кто был старше 50 лет, и поручило нам достать визы для себя и для своих более молодых товарищей»73,— вспоминал и философ Н. О. Лосский. Правовое сознание германских властей не позволяло им воспринимать высылку в их страну как правомерный юридический акт, и они потребовали «цивилизованного» оформления въезда в Германию значительной группы россиян, но это не могло остановить «творцов новой, пролетарской юстиции». «Карающий меч революции» должен был свершить свое дело.

Обращает на себя внимание то, как составлялись списки высылаемых. Современный исследователь Ю. Н. Емельянов очень верно заметил: «1922 год — трагическая дата в истории отечественной науки и культуры. В августе этого года из России без суда и следствия, административным решением была выслана большая группа писателей, ученых, деятелей культуры. Людей «выдворяли» из собственного Отечества. Данная акция является уникальной в истории взаимоотношений интеллигенции и власти. Высылка интеллигенции в этом году была, бесспорно, последним крупным разрывом живой плоти русской культуры. Высылались даже те, молчание которых было очевидным укором новой власти (выделено мной.— А. К.)»74. Данный отбор высылаемых был во многом случаен, зависел и от взаимоотношений отдельных представителей интеллигенции с местными большевистскими властями, и от оценки последними степени «опасности» того или иного кандидата: зачастую именно с подачи местных властей центр включал людей в списки на высылку.

На это обратила внимание современный исследователь из Казани С. Ю. Малышева: «Почему же имена трех казанских профессоров — 41-летнего Стратонова, 48-летних Овчинникова и Трошина, не занимавшихся непосредственно политической деятельностью, не участвовавших ни в каких заговорах и восстаниях (даже не «скомпрометировавших» себя поддержкой Комуча летом 1918 г., в отличие от многих профессоров Казанского университета, которые приветствовали приход Народной Армии), оказались в списках 1922 г. на высылку? Каждый из этих авторитетных ученых, к мнению которых прислушивались в городе, людей умных и смелых, не способных к слепому послушанию вообще и в частности, при контактах с новой властью и ее подчас безграмотными чиновниками, людей неравнодушных, не боявшихся открыто высказывать свои суждения, разумеется, могли раздражать местные и центральные власти»75.

Критик Ю. И. Айхенвальд, высланный в 1922 г., писал литератору В. Ф. Ходасевичу 5 августа 1926 г. о роли отдельных личностей в составлении списка на депортацию: «О Брюсове. И сам я меньше всего склонен его идеализировать. Он сделал мне немало дурного, и когда сопричислился к сильным мира сего, некрасиво, т. е. экономически мстил мне за отрицательный отзыв о нем в одной из моих давнишних статей. Самая высылка моя — я это знаю, наверное, из источника безукоризненного — прошла при его содействии»76. Эти сведения позволяют предположить, что кандидатуры для высылки подбирались часто субъективно.

При осуществлении депортации возникло немало «накладок» и «нестыковок». Они порой позволяют проследить механизм работы репрессивного аппарата большевиков. И, что особенно важно для нас, через единичные случаи мы можем извлечь общий урок функционирования антидемократического режима. А именно то, что под маховик репрессий может попасть случайно любой человек. Основатель Института истории искусств в Санкт-Петербурге граф В. П. Зубов вспоминал: «Это было время, когда ГПУ было сравнительно снисходительно: все профессора, арестованные в этой группе, впоследствии были высланы за границу, что для большинства было осуществлением их тайных желаний [выделено мной. — А. К.]. Также и [В. Н.] Строев получил приказ о высылке: он продал свою библиотеку, мебель и приготовился к отъезду. Неожиданно перед ним извинились, его-де спутали с другим лицом, с профессором [В. А.] Строевым-Десницким. Он, значит, не высылался, и ему отказали в обещанном заграничном паспорте. Можно себе представить его горькое разочарование. Кажется, что после долгих стараний ему удалось все же получить разрешение на выезд, по крайней мере, много лет спустя я встретил его в Берлине, где он и скончался»77.

Данная информация заставила обратиться к протоколам допросов высылаемых. Практически все они стандартные, очень похожи друг на друга. По свидетельству высланного В. А. Мякотина, каждому кандидату на высылку необходимо было заполнить анкету из семи вопросов, касающихся политических взглядов, отношения к Советской власти и «пролетарской республике», к интеллигенции, сменовеховцам, процессу эсеров, забастовке профессоров и так далее. По мнению составителей анкеты, ответы на нее должны явиться достаточным основанием для решения вопроса о высылке78.

Но с протоколами допросов Строевых произошел характерный казус. В списке «антисоветской интеллигенции» — кандидатов на высылку, обсужденном на заседании Политбюро ЦК ВКП (б), за подписью Л. Б. Каменева, Д. И. Курского, И. С. Уншлихта нет упоминаний ни одного из интеллигентов с фамилией «Строев»79. Но в «Рапорте о состоянии операции по высылке антисоветской интеллигенции на 23 августа 1922 г.» в разделе об арестованных Петроградским губотделом ГПУ с 16 на 17 августа профессор Василий Николаевич Строев значится первым80. А в протоколах допросов обнаружена только одна папка с делом одного Строева. И здесь начинаются нестыковки. Уже в заголовке допроса указан «Строев» как псевдоним публициста Василия Алексеевича Десницкого, но допрашивают профессора Василия Николаевича Строева. В протоколе допроса записаны показания последнего: «С 1919 по 1920 год был в Тамбове и преподавал как профессор истории. Никогда ни в каких партиях не состоял и не состою. Политических убеждений у меня нет, и никогда не было, ибо я все время занимался своей наукой, а притом я являюсь тяжело больным физически. Со структурой Советской власти я знаком и вполне ее признаю. О системе пролетарского государства я судить не могу, ибо я находился далеко от науки [так в тексте.— А. К.]. Мои взгляды на значимость интеллигенции, так называемой «общественности»: Интеллигентами я считаю всякого образованного человека не зависимо от его класса и как [тех, кто] ищет общественности для распространения своих знаний и благосостояния всего народа. На методы борьбы с Советской властью профессоров, как то забастовки, я смотрю отрицательно, ибо наука не должна вмешиваться в политические дела страны, а [должна] отдавать свои знания для поднятия культуры в стране. К сменовеховцам я отношусь критически, ибо их взгляды на то, что интеллигенция относится враждебно к пролетарскому строительству, не отвечают действительности, ибо насколько я знаю, большая часть интеллигенции всегда шла навстречу народу. К Савинкову и Партии социалистов-революционеров, то к ним я отношусь отрицательно за их террористическую работу. Мои взгляды на политику Советской власти в области высшей школы вполне совпадают с моими воззрениями, так как я являюсь ярким противником лекционной системы и сторонником семинарской системы. О перспективе русской интеллигенции за границей — я считаю, что оно не может принести ни добра, ни зла и [ее эмигрантское существование. — А. К.] абсолютно бессмысленно, поскольку она оторвалась от РСФСР». Все эти показания не помешали следователям ГПУ вынести постановление о предъявлении профессору В. Н. Строеву обвинения в контрреволюционной деятельности и аресте. Не заметили они и то, что профессор В. Н. Строев жил в 1919-1920 гг. в Тамбове, хотя публицист В. А. Строев-Де-сницкий в это время находился в Петрограде, где был инициатором создания группой со-циал-демократов-интернационалистов газеты «Новая жизнь». Профессор В. Н. Строев утверждает, что «политических убеждений у меня нет и никогда не было», в то время как публицист В. А. Строев-Десницкий в своих публикациях достаточно критически, во многом с позиций Максима Горького, относился к отдельным сторонам политики большевиков. И вот невинный человек, далекий от политики, оказался в числе «злейших врагов Советской власти». Не помогло и письмо в его защиту ректора университета М. Серебрякова, и многочисленные справки о тяжелом состоянии здоровья. И тут вдруг выясняется ошибка, профессор В. Н. Строев не высылается, а высылается публицист В. А. Строев-Десницкий. на основе все тех же показаний однофамильца. Следственное дело не стали переписывать, дополнительный допрос не стали производить, просто на папке со следственным делом аполитичного профессора В. Н. Строева приписали рядом с псевдонимом социал-демократа — публициста его настоящую фамилию — «Десницкий». Трафаретный протокол и шаблонный приговор не требовали лишних усилий со стороны чекистов.

Окончательное заключение по делу профессора В. Н. Строева было вынесено только 24 января 1923 г.; «Следствием виновность Строева не установлена.». Сам профессор В. Н. Строев по поводу случившегося писал 27 октября 1930 г. в Берлине: «Из всех арестованных, но не расстрелянных в России ученых я испытал, может быть, самую худшую участь: я предназначался к высылке, уже ликвидировал, все распродал, готовясь к отъезду, как вдруг ни с того, ни с сего был оставлен. Причиной этого было вовсе не «помилование», как говорил здесь [в эмиграции.— А. К.] проф. Стратонов, а новый на меня донос со стороны всемогущего тогда в университете «красного профессора» Цвибака: Он донес о моей близости к польскому посольству (которое выразилось только в том, что в составе последнего находились мои ученики, с которыми у меня были самые тесные, задушевные отношения), и что я, как бывший член Комиссии по ликвидации Царства Польского при Временном правительстве, могу быть полезен своими указаниями полякам: тогда это был жгучий вопрос. Вскоре затем меня устранили от лекций в университете и вообще от педагогической деятельности, по словам тогдашнего ректора Державина, согласно требованию университетского коммунистического коллектива, и я, разоренный вконец и больной, остался решительно без всяких средств к существованию. С невероятными усилиями мне удалось уехать из России, но в Берлине, куда я попал совершенно случайно, меня ждали новые испытания, может быть, еще худшие»81. А 19 февраля 1923 г. Политбюро постановило по предложению Ф. Э. Дзержинского отменить и высылку известного социал-демократического публициста В. А. Строева-Десницкого82.

Но для большинства осужденных приговор был окончательным. Тогда публицист Д. В. Философов «с пассивным отвращением согласился» на отъезд, хотя «был инертен и безучастен»83. «И не всем удалось так благополучно выбраться за границу, как той группе профессоров, которой в 1922 г. было предложено на выбор, подвергнуться суду по статье, карающей смертной казнью, или быть изгнанным из пределов Советского Союза»,84 — вспоминал бывший ректор Московского университета М. М. Новиков. А философ Ф. А. Степун писал: «Узнав, что все оказалось правдой, что я, действительно, высылаюсь за границу, что мы, может быть, уже через две недели окажемся в Берлине, она [жена. — А. К.] странным образом не обрадовалась, а лишь успокоилась: что высылают — грустно, но что не ссылают, конечно, счастье...»85.

И вот происходит высылка. 23 сентября за границу поездом в Ригу выехали первые высланные с семьями (А. В. Пешехонов, П. А. Сорокин, И. П. Матвеев, А. И. Сигирский и др.). Вслед за ними также железнодорожным транспортом, но уже в Берлин отправились Ф. А. Степун, Н. И. Любимов и другие. 29 сентября группа из 33 высылаемых из Москвы и Казани отправилась в Петроград, чтобы на следующий день отплыть на двух германских кораблях. Две партии выслали на зафрахтованных у немцев пароходах «Обербургомистр Хакен» (первый рейс из Петрограда в Штеттин 29-3G сентября) и «Пруссия» (второй рейс 16-17 ноября). На первом пароходе из страны выехали более 3G человек (с семьями — около 7G) московских и казанских интеллигентов. В их числе: Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, С. Е. Трубецкой, И. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, А. А. Кизеветтер, М. А. Ильин (Осор-гин), М. М. Новиков, А. И. Угримов, В. В. Зворыкин, Н. А. Цветков, И. Ю. Баккал и другие. На втором — 17 человек (с семьями — 44) петроградских профессоров и деятелей науки и культуры, в том числе Л. П. Карсавин и Н. О. Лосский.

Поскольку пароходами выслали многих выдающихся отечественных философов, эти пароходы в публицистике стали образно называть «философскими». По воспоминаниям Ф. А. Степуна, высылаемым «разрешалось взять: одно зимнее и одно летнее пальто, один костюм, по две штуки всякого белья, две денные рубашки, две ночные, две пары кальсон, две пары чулок. Золотые вещи, драгоценные камни, за исключением венчальных колец, были к вывозу запрещены; даже и нательные кресты надо было снимать с шеи. Кроме вещей разрешалось, впрочем, взять небольшое количество валюты, если не ошибаюсь, по 20 долларов на человека; но откуда ее взять, когда за хранение ее полагалась тюрьма, а в отдельных случаях даже и смертная казнь»86. Иными словами, коммунистическая власть выдворяла из страны людей, составлявших цвет нации, не только насильно, но и без всяких материальных средств.

Что касается представителей украинской интеллигенции, то часть их также была выслана за границу в сентябре-октябре 1922 г. В сентябре из Одессы была выслана группа профессоров в Константинополь. В октябре из Одессы была выслана группа из 12 профессоров в Варну. 18 ноября в Штеттин прибыла группа из 17 высланных из Петрограда (с семьями — 44 человека). «На пароходе ехал с нами сначала отряд чекистов. Поэтому мы были осторожны и не выражали своих чувств и мыслей. Только после Кронштадта пароход остановился, чекисты сели в лодку и уехали. Тогда мы почувствовали себя более свободными. Однако угнетение от пятилетней жизни под бесчеловечным режимом большевиков было так велико, что месяца два, живя за границей, мы еще рассказывали об этом режиме и выражали свои чувства, оглядываясь по сторонам, как будто чего-то, опасаясь»87,— вспоминал Н. О. Лосский.

В доверительном письме С. Д. Боткина М. Н. Гирсу от 14 декабря 1922 г. сообщается: «Подобные же высылки, оставшиеся для широкой публики почти незамеченными, были произведены и из остальных частей федеративной республики. Так была выслана из Грузии и проследовала в Германию группа общественных и политических деятелей, в числе 62 человек, из них, между прочим, 60 принадлежат к социал-демократической партии. Рассказы грузинских изгнанников дают уже всем хорошо известную картину царящего в Совдепии насилия, хаоса и развала, проникших вместе с Красной армией и в Закавказье»88.

Высылки инакомыслящей интеллигенции практиковались властью и в дальнейшем. Так, в начале 1923 г. за рубеж были высланы известный кооператор Б. Р. Фромметт, философ и религиозный деятель С. Н. Булгаков, некоторые другие. После долгих обсуждений в январе 1923 г. Политбюро ЦК РКП (б) согласилось с предложением руководителей Коммунистической партии Украины заменить оставшимся высылку за границу на ссылку в отдаленные губернии РСФСР. Мотивом такого решения стало нежелание укреплять за счет эмигрантов украинское националистическое движение. Однако, как следует из письма А. В. Луначарского Л. Б. Каменеву89 от 28 ноября 1922 г., реально высылкой воспользовались украинские националисты:

«Секретно

Дорогой Лев Борисович.

Я обратился бы с этим письмом к Владимиру Ильичу, но т. к. крайне нежелательно загромождать его дополнительными делами, то думаю, что, может быть, вопрос этот урегулируется в ЦК, через Вас. Дело в том, что на Украине, как говорят мне товарищи просвещенцы-коммунисты из Киева, высылка профессуры произошла до крайности неправильно, а между тем, кажется, она уже утверждена плохо информированным Политбюро. Сейчас отставлены от службы и высылаются профессора: Свенсон, Крымов, Титов, Рожанов, Бочаров, Волкович и ассистент Де-ларю. По заявлению ректора Киевского университета, коммуниста, это равносильно полному разгрому медицинского образования в Киеве. Все это высококвалифицированная профессура. Говорят, что некоторых из них хотят перевести в Екатеринослав, но Екатеринославский медицинский факультет, по нашему мнению, подлежит закрытию и никаким вспрыскиванием отдельных профессоров его нельзя спасти, он нежизнеспособен. Между тем является несомненным для каждого киевлянина, что профессоров этих изгоняют потому, что это русские профессора, преподающие на русском языке. В Киевском университете преподавание ведется на обоих языках, и тамошний Н [ар] к [ом] п [рос] до появления Затонского90 оказывал всяческое покровительство вытеснению русской профессуры, хотя бы с заменой ее, как это имеет место в Киеве, несомненно более слабыми научными работниками.

Обращаю на это сугубое внимание ЦК и прошу в партийном порядке или в порядке ГПУ с привлечением, конечно, тов. Затонского и обязательно ректора так называемого Киевского института народного образования (так переименовал университет нарком Гринько) пересмотреть этот список. Вы знаете, что у нас в России высылались только профессора бесполезные и в настоящее время вредные. Эти же профессора, по свидетельству многих киевских коммунистов, вполне достаточно лояльны в политическом отношении, в отношении же научном представляют собою почти все действительно серьезное научное ядро Киевского медицинского факультета.

Я очень надеюсь, Лев Борисович, что Вы мне окажете в этом отношении содействие и, может быть, передадите это письмо Владимиру Ильичу, который, как я знаю, понимает проблему языков на Украине.

Все же прибавлю еще два слова. В то время как в губернских городах на Украине, благодаря прочности там русской культуры, а с ней вместе и культуры вообще, дело идет терпимо, а в деревнях украинская форма более или менее естественна91. Сейчас идет борьба за уездные города, где при помощи целого ряда усилий со стороны уоно92, а иногда и прямых подвохов, идет выпирание русской культуры, что практически равносильно равнению по украинскому кулаку. Но это второй большой вопрос, о котором придется говорить отдельно с Затонским. Здесь я привожу его только в дополнение той характеристики, которая мной дана относительно искусственности подбора и высылки профессоров.

Нарком по просвещению А. Луначарский»93.

Но это уже была не масштабная операция, как летом и осенью 1922 г., когда, по неполным данным (детальное исследование вопроса не проведено, и точное число высланных не известно), высылке за рубеж и в отдаленные местности России подверглось более двухсот представителей отечественной интеллигенции94.

Так что следует отказаться от модного публицистического штампа о «зверской высылке», так как для многих «внутренних эмигрантов» в Советской России «философский пароход» стал не только символом приобретения свободы, но и определенной альтернативой выбора дальнейшей судьбы.

Пассажиры «философского парохода» оказались, как правило, чужими в российском зарубежье. Документы, обнаруженные в архиве Гуверского института войны, революции и мира Стенфордского университета США показывают, что руководители российского зарубежья настороженно отнеслись к интеллигентам, высланным из Советской России. Стремление большевиков избавить Советскую Россию от того, что оценивалось ими как негативное, в какой-то степени можно объяснить довольно примитивным, но в целом естественным желанием покончить сразу и окончательно со всяким социальным злом («свои» — «чужие»). Эмигранты также оценивали высланных с позиций времен Гражданской войны, когда врага уничтожали физически. Высылка не вкладывалась в прежние представления. Поэтому интеллигенты, высланные из Советской России, воспринимались часто в качестве «агентов большевиков» (достаточно часто в переписке известных деятелей эмиграции утверждается, что они «не высланные, а засланные»), то есть через ту же оппозицию «свои» — «чужие».

В определенной мере настороженность к изгнанникам проявила и европейская общественность. Так, в доверительном письме С. Д. Боткина М. Н. Гирсу от 14 декабря 1922 г. сообщается: «Здешняя социалистическая газета «Vorwarts’ с большим сочувствием отзывается о прибывших политических врагах советского строя и во всех подробностях приводит на своих страницах их мрачные рассказы о советском режиме. Буржуазные же газеты об этом хранят полное молчание»95. Скорее всего, молчание буржуазной прессы и слабый общественный резонанс были санкционированы германскими властями, не желавшими акцентировать внимание общественности Германии на двусмысленной позиции своего правительства в отношении высылки российских интеллектуалов.

Изменения в результате высылки, происходившие в России в целом и в той или иной мере вызванные эмиграцией, нельзя определить иначе, как общенациональные — духовные, нравственные, культурные, материальные, наконец, — потери и утраты. Практически каждый экспатриант был способен в меру собственных сил способствовать развитию и процветанию своей Родины. Но М. Е. Главацкий обоснованно выступает против утверждений о том, что высланные «были выброшены из науки и культуры», а «большинство из них на Западе ничего принципиально нового не создали», и лишь на одном примере Н. А. Бердяева доказывает обратное, отмечая, что его работы были переведены на 26 языков, а их общий список насчитывал 566 названий96. Если к этому еще добавить результаты научной работы за рубежом П. А. Сорокина, С. Н. Булгакова, А. А. Кизеветтера, С. Л. Франка, Ю. И. Ай-хенвальда, Ф. А. Степуна, Н. А. Лосского и многих других пассажиров «философского парохода», то можно даже говорить о значении высылки 1922 г. для развития отечественной и мировой науки. За счет высланных за пределы Родины в 1922 г., как считает историк российского зарубежья П. Е. Ковалевский, зарубежная «категория русских мыслителей сильно пополнилась»97. А литератор того времени Ю. К. Терапиано полагал, что «высылка из Советской России большой группы писателей, философов, ученых и политических деятелей в 1922 г. влила в эмиграцию новые квалифицированные силы и способствовала повышению ее авторитета на Западе»98.

При этом нужно еще учесть, что произошло бы с этими талантливыми и неординарными людьми, если бы они остались в СССР. Они, по существу, были бы первыми кандидатами на арест и расстрел. Кстати, эта мягкая форма «расставания» с непримиримыми оппозиционерами из среды представителей интеллигенции в 1922 г. была немыслима в 1930х гг. Она показывает, что, по-видимому, не правы историки и публицисты, которые не делают различия между ленинским и сталинским этапами существования послеоктябрьской интеллигенции. Несомненно, между ними было немало общего. Но имелись и существенные отличия, которые вряд ли стоит игнорировать, иначе можно исказить картину событий. В 1922 г. руководство большевиков еще не было склонно к тотальной войне против инакомыслия. В его среде имелось много образованных людей, предпочитавших более мягкие формы противостояния идеологическим оппонентам. Высылка 1922 г. была отзвуком Гражданской войны в России, чрезвычайных обстоятельств, вызванных голодом, не преодоленным еще социальным и классовым отчуждением.

В целом, подводя итог современному пониманию высылки интеллигенции 1922 г., можно согласиться с М. Е. Главацким, который отмечает: «Таким образом, при некотором разбросе мнений, исследователи истории высылки единодушны в том, что экспатриация инакомыслящей интеллигенции в 1922 г. явилась логическим шагом в развитии внутренней политики страны. Ее главной причиной можно назвать попытку власти установить жесткий идеологический контроль, удалив из страны интеллектуальную элиту — тех людей, которые могли мыслить свободно, самостоятельно анализировать обстановку и высказывать свои идеи, а зачастую и критиковать существующий режим. Взаимоотношения между ними и властью можно выразить одним словом — несовпадение. В чем? В различном отношении к Слову, Свободному слову»99.

Современный исследователь В. А. Сойфер пытался доказать, что вожди большевиков были враждебно настроены по отношению к науке. Ленин, утверждает он, «создал трудности ученым в стране, лишь терпел физиолога И. П. Павлова, да и то потому, что тот был единственным живущим в России Нобелевским лауреатом»100. Это не соответствует действительности. В условиях голода, разрухи, проблем восстановительного периода после Гражданской войны в России вожди большевиков делали немало для спасения находившейся в очень трудном положении российской науки, для сохранения Российской академии наук. При Наркомате просвещения уже с 1918 г. существовало Главное управление по науке. М. Г. Главацкий справедливо считает, что русскую интеллигенцию вряд ли можно рассматривать «только как жертву». Он полагает, что ее отношения с Советской властью складывались непросто, и отмечает: «Вместе с тем известно, что власти звали ученых к сотрудничеству: открывались новые учебные заведения, научные учреждения, оказывалась возможная помощь деятелям культуры, науки и техники, которые особенно страдали от голода в условиях перехода к рыночным отношениям»101.

Эти выводы подтверждаются воспоминаниями самих ученых, в частности, Н. В. Тимофеева-Ресовского, который был свидетелем событий 1922 г., а позднее, во время своей научной командировки в Германии, общался с некоторыми из высланных ученых. Он отмечал, что нэп сыграл большую роль в возрождении русской науки102.

Высылка — одна из самых мягких форм противостояния властей «непримиримой идеологической оппозиции». Разновидностей подобного противостояния великое множество. По существу, ни в одной стране правительство не поощряет круги, которые ставят под сомнение его идеологическую и политическую легитимность и в определенные моменты готово использовать силу и другие способы для их ней-трализации103. Иногда это делается грубо, иногда более завуалировано, путем инспирированной властями травли в прессе или в парламенте. В Советской России 1922 г., когда Гражданская война только окончилась, а экономические и социальные противоречия были особенно значительны, не могло не проявиться стремление властей противостоять своим наиболее решительным идеологическим оппонентам.

Не соответствует действительности утверждение о том, что среди высылаемых на Запад была представлена чуть ли не вся интеллектуальная элита России. Основная масса крупных ученых и деятелей культуры, в том числе и весьма далеких от коммунистической идеологии, оставалась в стране. Это были, прежде всего, члены Российской академии наук. Именно они, а также другие оставшиеся интеллектуалы обеспечили в 1920-е гг. стремительный взлет науки и культуры в нашей стране. Здесь можно назвать много имен, которые вошли в золотой фонд российской и мировой науки и культуры. Конечно, среди высланных имелись видные ученые и мыслители, которых можно отнести к интеллектуальной элите России. Но эта была лишь малая и отнюдь не самая интеллектуальная ее часть.

Не совсем обоснованы утверждения о враждебном, непримиримом отношении большевиков ко всякому инакомыслию. Инакомыслящие еще имелись в самой партии. Чтобы в этом убедиться, достаточно просмотреть протоколы партийных съездов и конференций за 1918-1922 гг. В государственных учреждениях активно работали идеологические оппоненты различных оттенков, в науке также были представлены сторонники самых различных идеологических взглядов и концепций. Именно против таких людей, в том числе и членов партии, были направлены репрессии, начатые Сталиным в конце 1920-х гг.

Параллельно с этими высылками ГПУ продолжало регистрацию всех подозрительных представителей интеллигенции, не являвшихся столь крупными фигурами; они могли быть осуждены либо на административную высылку в «определенные местности РСФСР», узаконенную декретом ВЦИК от 10 августа 1922 г., либо на заключение в концентрационный лагерь. 5 сентября 1922 г. Дзержинский пишет своему заместителю Уншлихту: «Т. Ун-шлихт! У нас в области составления списков на интеллигенцию большое кустарничество. У нас нет с отъездом Агранова лица, достаточно компетентного, который этим делом занимался бы сейчас. Зарайский слишком мал для руководителя. Мне кажется, что дело не двинется, если не возьмет этого на себя сам т. Менжинский. <...> Необходимо выработать план, постоянно коррегируя его и дополняя. Надо всю интеллигенцию разбить по группам. Примерно  1) Беллетристы, 2) Публицисты и политики, 3) Экономисты (здесь необходимы подгруппы): а) финансисты; б) топливники; в) торговля; д) кооперация и т. д. 4) Техники (здесь тоже подгруппы): а) инженеры; б) агрономы; в) врачи — и т. д. 5) Профессора и преподаватели и т. д. и т. д.

Сведения должны собираться всеми нашими отделами и стекаться в отдел по интеллигенции. На каждого интеллигента должно быть дело <...>.

Надо всегда помнить, что задачей нашего отдела должен быть не только арест или высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т. е. внесение в их ряды разложения и выдвигания тех, кто готов без оговорок поддержать Советскую власть»104.

Через несколько дней Ленин адресовал Сталину пространный меморандум, в котором перечислялись мероприятия по «окончательной очистке» России от всех социалистов, интеллигентов, либералов и других «господ»: «К вопросу о высылке из России меньшевиков, народных социалистов, кадетов и т. п., я бы хотел задать несколько вопросов ввиду того, что эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас. Решено ли искоренить всех энесов? Пешехонова, Мякотина, Горнфельда? Петришева и других? По-моему, всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее. То же Потресов, Изгоев и все сотрудники «Экономиста» (Озеров и многие, многие другие). Меньшевики Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик (Микуло или как-то в этом роде), Любовь Николаевна Радченко и ее молодая дочь (понаслышке злейшие враги большевизма); Нарожков (надо его выслать; неисправим) <...>. Комиссия под надзором Манцева, Мессинга должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго <...>. Всех авторов «Дома литераторов», Питерской «Мысли». Харьков обшарить, мы его не знаем, это для нас «заграница». Чистить надо резко, быстро, не позже конца процесса эсеров.

Обратите внимание на литераторов в Питере («Новая Русская Книга» № 4, 1922, с. 37) и на список частных издательств (с. 29). Это архи-важно!»105. Борьба с инакомыслием среди интеллигенции продолжалась. Например, А. В. Луначарский высказал мнение, что Петроградский Совет научных деятелей «вообще нежелательная цитадель правой профессуры», отметив, что пока закрывать его не следует, чтобы не раздражать лишний раз профессуру в условиях, когда появились перспективы «сносного сотрудничества»106. Таким образом, большевистское руководство с одной стороны, по-прежнему опасалось усиления общественного влияния интеллигенции в Советской России, а с другой стороны, после «вычищения страны от антисоветских элементов» стремилось найти какой-то вариант компромисса с оставшимися в стране лояльными представителями интеллигенции.

______________________________

1 Троцкий Л. Литература и революция. М.: Политиздат, 1991. С. 148.

2 Маяковский В. В. Полн. собр. соч. Т. 12. М.: Художественная литература, 1959. С. 391.
Исследования и публикации, появившиеся после крушения Советской власти, посвященные отстранению от работы и насильственной высылке за рубеж или в отдаленные районы страны инакомыслящих деятелей науки, культуры и медицины
• Finkel S. Purging the Public Intellectual: The 1922 Expulsions from Soviet Russia // The Russian Review. 2003. # 62.p. 589 - 613;
• Артизов А. Н. Тот самый Семашко // Медицинская газета. 2001. № 99/100;
• Белоус В. И., Маторина И. И. Власть и интеллигенция: к вопросу о высылке интеллигенции в 1922 г. // 1917 год в судьбах российских граждан. Иваново, 1997;
• Гак А. М., Масальская А. С., Селезнева И. Н. Депортация инакомыслящих в 1922 г. (позиция В. И. Ленина) // Кентавр. 1993. № 5;
• Геллер М. С. «Первое предостережение» — удар хлыстом // Вопросы философии. 1990. № 9; Кандидаты на высылку (Документы) // История России. 1917 - 1940. Хрестоматия. Челябинск, 1994;
• Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург, 2002;
• Коган Л. А. «Выслать за границу безжалостно». (Новое об изгнании духовной элиты) // Вопросы философии. 1993. № 9.;
• Костиков В. Изгнание из рая // Огонёк. 1919. 6 июня; Велидов А.В. Николай Бердяев - арест и высылка // Совершенно секретно. 1991. № 8;
• Ленин В. И.. Неизвестные документы. 1891 - 1922. М., 1999;
• Лосский Б. К. К изгнанию людей мысли в 1922 г. // Ступени. 1992, № 1;
• Макаров В. Г. «Власть Ваша, а правда наша». (К 80-летию высылки интеллигенции из Советской России в 1922 г.) // Вопросы философии. 2002. № 10;
• Малышева С. Ю. Казанские профессора — пассажиры «философского» парохода // Российское Зарубежье: история и современность. М., 1998, С. 53-60;
• Маторина И. И. К вопросу о подходах к изучению проблемы высылки интеллигенции из России в 1922 г. // Генезис, становление и деятельность интеллигенции: междисциплинарный подход. Материалы XI международной научно-практической конференции 20-22 сентября 2000 г. Иваново, 2000;
• Маторина И. И. Подготовка и осуществление высылки группы «старой» интеллигенции из РСФСР в 1922 г. Нижний Новгород, 2001;
• Рещикова В. А. Высылка из РСФСР // Минувшее. Исторический альманах. 1992. СПб. № 11;
• Телицын В. Л. «Люди мысли»: изгнание из России. (Реконструкция списка высланных во второй половине 1922-начале 1923 года) // Факты и версии. Историко-культорологический альманах. Исследования и материалы. Книга III. Русское зарубежье: политика, экономика, культура. СПб., 2002. С. 20-28;
• Хоружий С. Философский пароход // Литературная газета.
1990. № 19, 23; Он же. «Философский пароход» // После перерыва. Пути русской философии. СПб., 1994;
• Христофоров В. С. «Философский пароход». Высылка ученых и деятелей культуры из России в 1922 г. // Новая и новейшая история. 2002. № 5;

3 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та 2002, С. 208.

4 См.: Бердяев Н. А. Самопознание (опыт философской автобиографии). Париж: YMCA-press 1949; Сорокин П. Дальняя дорога. Автобиография. М.: Терра, 1992; Лосский Н. О. Воспоминания. Жизнь и философский путь // Вопросы философии. 1991. № 10-12; Осоргин М. Как нас уехали // Последние новости. 1932. 28 авг.; Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. СПб.: Алетейя, 2000.

5 Сойфер В. Власть и наука (Разгром коммунистами генетики в СССР). 4-е изд. М.: ЧеРо, 2000. С. 36.

6 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. С. 211-212.

7 Селезнева И. Н. Интеллектуалам в советской России места нет. Архивные документы о высылке 1922 года // Вестник РАН. 2001. № 8. С. 740.

8 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. С. 212.

9 См.: Маторина И. И. Проблема высылки группы «старой» интеллигенции из РСФСР в 1922 году в контексте взаимоотношений «старой» интеллигенции и Советской власти: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Н. Новгород, 2002.

10 Там же. С. 22.

11 См.: Шкуратов В. А. Историческая психология. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1990.

12 См.: Квакин А. В. Исторические уроки высылки: К 80-летию административной высылки большевиками значительной группы видных российских интеллигентов // Words, Deeds and Values: The Intelligentsias in Russia and Poland during the nineteenth and twentieth centuries. Lund, 2005. P. 197-216.

13 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова. // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 31.

14 Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР.

15 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 189.

16 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 12. С. 189.

17 Там же. С. 339.

18 Ленин В.И. Полн. собр. Соч. Т. 45, с. 190.

19 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 190-191.

20 Там же. С. 265-266.

21 Там же.

22 Соскин В. Л. Переход к нэпу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997, С. 65-66.

23 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 37.

24 Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997, С. 66.

25 Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997. С. 65-66.

26 Там же.

27 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. С. 117-124.

28 Там же. С.73-77.

29 Carrere d’Encausse, Н. Le Malheurrusse. Essai sur le meurtre politique, Paris, Fayard, 1988.P. 400.

30 Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997. С. 67.

31 Там же.

32 Ленин. В. И. Неизвестные документы. 1891-1922. М., 1999. С. 544-545.

33 Из письма В. И. Ленина И. В. Сталину от 17 июля 1922 г. // Хрестоматия по истории России. 1917-1930-е гг.: Учеб. пособие./ Под ред. М. Е. Главацкого. М., 1992. С. 96.

34 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 51.

35 Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997. С. 68.

36 Там же. С. 72-73.

37 Далее слово не разборчиво.

38 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 59.

39 Имеется в виду Союз возрождения России, организованный в мае 1918 г. группой видных кадетов, трудовиков, эсеров и меньшевиков. ВЧК быстро выявила эту организацию и арестовала ее руководителей. Подробнее см.: Хроника террора: обзор наиболее крупных групповых дел, упоминаемых в тексте // Просим освободить из тюремного заключения. Письма в защиту репрессированных. М., 1998. С. 153-154.

40 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 84.

41 Известия. 1922. 18 авг. № 185.

42 Предложение И. С. Уншлихту «О принятии мер к антисоветским группировкам студенчества» 10 августа 1922 г. // РГАСПИ. Ф. 17. оп. 3. д. 307. л. 2.

43 Решение Политбюро ЦК РКП (б) от 10 авг. 1922 г. // РГАСПИ. Ф. 17. оп. 3. д. 307. л. 2.

44 Обсуждение Политбюро ЦК РКП (б) вопроса «О враждебных группировках среди студенчества» и принятые по нему решения. Протокол №

21 от 10 августа 1922 г. // РГАСПИ. Ф. 17. оп. 3. д. 307. л. 2.

45 Списки деятелей украинской интеллигенции, подлежащих высылке, публикуются в сборнике: В жерновах революции. Российская интеллигенция между белыми и красными в пореволюционные годы: Сборник документов и материалов / Под ред. проф. М. Е. Главацкого. М.: Русская панорама, 2008. С. 158-174.

46 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 87.

47 Трубецкой С. Е. Минувшее. М.: ДЭМ, 1991. С. 320-321.

48 Тепицын В. Л. «Люди мысли»: изгнание из России. (Реконструкция списка высланных во второй половине 1922 — начале 1923 года) // Факты и версии. Историко-культорологический альманах. Исследования и материалы. Книга III. Русское зарубежье: политика, экономика, культура. СПб., 2002. С. 21.

49 Горький и советские писатели. Неизданная переписка / Сер. Литературное Наследство. Т. 70.. М., 1963. С. 402.

50 Копию удостоверения, как ценную реликвию, Замятин взял с собой, покидая СССР в 1931 г., и она сохранилась в его архиве. См.: Dagmar Hobzova. Catalogue des archives parisiennes d’Evgenij Zamjatin // Cahiers du monde russe et sovietique. Vol. XIII — 2 (Avril — Juin 1972), P. 279.

51 Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. В 2 тт. Т. 1 New York: Inter-Language Literary Associates / Международное Литературное содружество, 1966. C. 265-266.

52 Там же.

53 Оцуп Н. Современники. Париж, 1961. С. 101.

54 См. о нем: Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин. Париж, 1983. С. 300-303.

55 Оредовский Я. «Высланный» // Последние Известия (Ревель). 1923. 16 февр.

56 Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. Новые материалы и исследования / Сер. Литературное наследство. Т. 93. М: Наука, 1983. С. 581.

57 Мапьмстад Дж., Фпейшман Л. Из биографии Замятина (по новым материалам) // Stanford Slavic Studies. Stanford, 1987. Vol. 1. P. 115.

58 Замятин Евг. Автобиография // Собрание сочинений. Т. 1. М.: Русская книга 1929. С. 19.

59 Тепицын В. Л. «Люди мысли»: изгнание из России. (Реконструкция списка высланных во второй половине 1922 — начале 1923 года) // Факты и версии. Историко-культорологический альманах. Исследования и материалы. Книга III. Русское зарубежье: политика, экономика, культура. СПб., 2002. С. 27-28.

60 Новая и новейшая история. 2002. № 5. С. 156-157.

61 Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997. С. 83.

62 Главацкий М. Г. Философский пароход. Историографические этюды. Год 1922-й. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002. С. 76-77.

63 Костиков В. О «феномене Лоханкина» и русской интеллигенции // Огонёк. 1988. № 49. С. 6.

64 Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968. С. 211.

65 Октябрь. 1988. № 1. С. 72; Знамя. 1990. № 3. С. 130.

66 См.: Хоружий С. Философский пароход. Как это было // Литературная газета. 1990. № 19.

67 Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. М., 1998. С. 63.

68 См.: Дмитриев С. Завет терпимости. Ленин и «Письма к Луначарскому» Короленко // Наш современник. 1990. № 4. С. 174189; Костиков В. Изгнание из рая // Огонёк. 1990. № 24. С. 14-16.

69 Селезнева И. Н. Интеллектуалам в советской России места нет. Архивные документы о высылке 1922 года // Вестник РАН. 2001. № 8. С. 740-741.

70 См. Квакин А. В. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в период нэпа, 1921?

71 Осоргин М. А. Времена. Париж, 1955. C. 180.

72 Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Girs, Mikhail N. Box 21. Folder 21.—1.

73 Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968. С. 218-219.

74 Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. М., 1998. С. 63.

75 Малышева С. Ю. Казанские профессора — пассажиры «философского» парохода // Российское Зарубежье: история и современность. М., 1998. С. 54.

76 Ходасевич В. Ф. Некрополь: Воспоминания. Брюссель: Петрополис 1939. С. 278.

77 Зубов В. П. Страдные годы России. Воспоминания о революции (1917-1925). Munchen: Wilhelm Fink, 1968. C. 135.

78 Беседа с Мякотиным // Руль. 1922, 1 октября. РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. д. 1245. л. 1-7.

79 РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. д. 1245. л. 1-7.

80 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург, 2002.С. 196.

81 Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Nicolaevsky B. I. Box 211. Folder 211.?

82 Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997. С. 79.

83 Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский. Париж: YMCA-PRESS, 1951 г. C. 241.

84 Новиков М. М. Новиков М. М. Русская научная организация и работа русских естествоиспытателей за границей: Опыт введения в русско-эмигрантскую научную библиографию. Прага, 1935. C. 38.

85 Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. Т. 2. С. 420.

86 Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 621-622.

87 Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968. С. 220.

88 Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Girs, Mikhail N. Box 21. Folder 21. —1.

89 Письмо 5 декабря 1922 г. Л. Б. Каменев направил в Политбюро ЦК РКП (б).

90 Затонский Владимир Петрович — в 1922 г. Нарком просвещения УССР.

91 Так в тексте.

92 Уоно — уездный отдел народного образования.

93 «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова. // Отечественные архивы. 2003. № 1. С. 94.

94 Там же. С. 91.

95 Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Girs, Mikhail N. Box 21. Folder 21.—1.

96 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург, 2002. C. 213.

97 Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (19201970). Париж: Librairie des Sinq Continents, 1971. С. 14.

98 Терапиано Ю. К. Вступительная статья // Муза диаспоры. F. a. M.: Посев, 1960. С. 7.

99 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург, 2002. С. 24-25.

100 Сойфер В. Власть и наука (Разгром коммунистами генетики в СССР). 4-е изд. М.: ЧеРо, 2000. С. 135.

101 Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург, 2002. С. 60.

102 См.: Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Очерки. Воспоминания. Материалы / Отв. ред. Н. Н. Воронцов. М.: Наука, 1993. С. 41; Тимофеев-Ресовский Н. В. Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями и документами. М.: Согласие, 2000. С. 122-123, 154-155, 292.

103 Вестник РАН. 2001. № 11. С. 1046.

104 Ленин В. И. Неизвестные документы: 1891-1922. М.: РОССПЭН, 1999. С. 550.

105 Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. 2-е издание, исправленное. М.: Изд. «Три века истории», 2001. С. 338.

106 Вестник профессионального технического образования. 1921. № 31. С. 57.

Литература

1. Dagmar Hobzova. Catalogue des archives parisiennes d’Evgenij Zamjatin // Cahiers du monde russe et sovietique. Vol. XIII — 2 (Avril-Juin 1972).— P. 279.
2. Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Girs, Mikhail N. Box 21. Folder 21.—1.
3. Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий: В 2 тт. Т. 1 — NY: Inter-Language Literary Associates / Международное Литературное содружество, 1966.
4. Беседа с Мякотиным // Руль.— 1922.— 1 окт.
5. Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский.— Париж: YMCA-PRESS, 1951.— 310 с.
6. Главацкий М. Г. Философский пароход. Историографические этюды. Год 1922 -й.— Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002.— 224 с.
7. Горький и советские писатели. Неизданная переписка / Сер. Литературное наследство.— Т. 70.— М.: Издательство Академии Наук СССР 1963.— 734 с.
8. Дмитриев С. Завет терпимости. Ленин и «Письма к Луначарскому» Короленко // Наш современник.— 1990.— № 4.— C. 174-189.
9. Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции — М., 1998.
10. Замятин Евг. Автобиография // Собрание сочинений. — Т. 1. — М.: Русская книга 1929.— 610 с.
11. Знамя.— 1990.— № 3.
12. Зубов В. П. Страдные годы России. Воспоминания о революции (1917-1925).— Munchen: Wilhelm Fink, 1968.— 157 c.
13. Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. Новые материалы и исследования / Сер. Литературное наследство. — Т. 93.— М: Наука, 1983.— 759 с.
14. Квакин А. В. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в период нэпа, 1921? 1927. — Саратов: Из-во Сарат. ун-та, 1991. - 176 с.
15. Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (1920-1970) — Париж: Librairie des Sinq Continents, 1971.— 347 с.
16. Костиков В. Изгнание из рая // Огонёк.— 1990.— № 24.— C. 14-16.
17. Костиков В. О «феномене Лоханкина» и русской интеллигенции // Огонёк.— 1988.— № 49.
18. Ленин В. И. Неизвестные документы: 1891-1922.— М.: РОССПЭН, 1999.— 670 с.
19. Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь.— Мюнхен, 1968.
20. Малышева С. Ю. Казанские профессора — пассажиры «философского» парохода // Российское Зарубежье: история и современность.— М., 1998.
21. Мальмстад Дж., Флейшман Л. Из биографии Замятина (по новым материалам) // Stanford Slavic Studies. — Stanford, 1987. Vol. 1.
22. Тимофеев-Ресовский Н. В. Очерки. Воспоминания. Материалы / Отв. ред. Н. Н. Воронцов.— М.: Наука,1993.
23. Новая и новейшая история. — 2002.— № 5.
24. Новиков М. М. Русская научная организация и работа русских естествоиспытателей за границей: Опыт введения в русско-эмигрантскую научную библиографию — Прага, 1935.— 40 с.
25. Октябрь.— 1988.— № 1.
26. Оредовский Я. «Высланный» // Последние Известия (Ревель).— 1923.— 16 февр.
27. Осоргин М. А. Времена.— Париж, 1955.
28. Оцуп Н. Современники.— Париж, 1961.
29. Селезнева И. Н. Интеллектуалам в советской России места нет. Архивные документы о высылке 1922 года // Вестник РАН.— 2001.— № 8.
30. Сойфер В. Власть и наука (Разгром коммунистами генетики в СССР). 4 изд.— М.: ЧеРо, 2000.— 1024 с.
31. Соскин В. Л. Переход к НЭПу и культура (1921-1923 гг.).— Новосибирск, 1997.— 107 с.
32. Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. — Т. 2.— Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. «Очистим Россию надолго». К истории высылки интеллигенции в 1922 г. / Вступительная статья, комментарии и подготовка документов к публикации А. Н. Артизова. // Отечественные архивы.— 2003.— № 1.
33. Телицын В. Л. «Люди мысли»: изгнание из России. (Реконструкция списка высланных во второй половине 1922 — начале 1923 года) // Факты и версии. Историко-культороло-гический альманах. Исследования и материалы. Книга III. Русское зарубежье: политика, экономика, культура.— СПб., 2002.— С. 20-28.
34. Терапиано Ю. К. Вступительная статья // Муза диаспоры. Б. а.— М.: Посев, 1960.— С. 7-25.
35. Тимофеев-Ресовский Н. В. Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями и документами.— М.: Согласие, 2000.— 880 с.
36. Трубецкой С. Е. Минувшее.— М.: ДЭМ, 1991.— 340 с.
37. Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин.— Париж, 1983.
38. Ходасевич В. Ф. Некрополь: Воспоминания.— Брюссель: Петрополис, 1939.— 280 с.
39. Хоружий С. Философский пароход. Как это было // Литературная газета.— 1990.— № 19.

http://cyberleninka.ru/article/n/vysylka-intelligentsii-v-1922-1923-gody-mify-i-realnost#ixzz4NXLg0w6t

http://cyberleninka.ru/article/n/vysylka-intelligentsii-v-1922-1923-gody-mify-i-realnost-prodolzhenie-nachalo-sm-v-1-9-2013-g#ixzz4NXMNjI1X