СУЩНОСТЬ И СПЕЦИФИКА РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Келеман Л.А.

Как мы выяснили в научном обобщении исторического опыта России, ее идейно-политической и социально-культурной жизни вопрос об интеллигенции ее природе, сущности, роли в исторических процессах, несмотря на то, что поиску ответа на этот вопрос в разное время отдали дань крупные отечественные и зарубежные мыслители, по-прежнему относится к числу остро дискуссионных. По прежнему понятие «интеллигенция», обозначая слой образованных людей России, в качестве исходных координат фиксирует не только социальную, но и духовную сущность. При этом в связке социальное - духовное в качестве главной характеристики российской интеллигенции, несмотря на колоссальный разброс мнений по поводу их внутреннего качественного содержания, выделяются духовные: мировоззренческие, религиозно-духовные, этико-психологические культурно-личностные признаки. «Добавьте к качествам специалиста особую нравственную впечатлительность, ранимость, отзывчивость на общие социальные проблемы - и вы получите интеллигента в русском значении этого понятия», утверждает А. Панарин.

Нам же представляется, что в рассмотрении российской интеллигенции, как специфического слоя общества акцент следует делать не на нравственно-этических или социально-психологических, а на социально-экономических характеристиках. При этом речь идет не об отрицании органически присущих ей качеств культурной общности (хранителя и генератора культурных ценностей и идеалов), тем более что включение нравственно-этического элемента в определение интеллигенции имеет в своей основе специфически национальные особенности формирования образованного слоя России, а о том, что духовные (мировоззренческие, религиозно-духовные, этико-психологические, культурно-личностные) признаки носят вторичный характер по отношению к социально-экономическим критериям.

Признавая реальное существование специфических социально- психологических и нравственно-этических характеристик российской интеллигенции, мы в то же время считаем, что их включение в качестве критерия определения интеллигенции как специфической социальной группы ведет к перенасыщению эмоциями в ее определении, отражающих не само явление, а субъективное восприятие и переживание автором значимого для него смысла явления. Иными словами при таком подходе в определении интеллигенции фиксируется не само явление интеллигенции, а отношение познающего субъекта к данному явлению.

Подобное отношение возникает как результат обобщения конкретных ситуативных эмоций и несет в себе интеллектуальный, нравственный и эстетический потенциал самого исследователя и поэтому отражает отношение субъекта не только, и не столько к явлению, сколько к самому себе. Главная проблема, при этом, состоит в том, что при таком подходе субъективно воспринятая значимость, которая к тому же оправдывает себя лишь в определенных (аналогичных) ситуациях «навязывается» явлению интеллигенции как ее атрибутивный признак. Не случайно содержание понятия интеллигенция менялось как с течением времени - от одной исторической эпохи к другой, так и в пределах одной и той же эпохи, отражая не только зависимость от расстановки сил, различных социальных и дискурсивных практик, но и мировоззренческие установки самих исследователей, придающих ему тот или иной оттенок.

Это можно наглядно проиллюстрировать на примере подходов к определению интеллигенции существовавших в конце XIX начале XX в. России, приведенных Е.С. Элбакян. Автор выделяет четыре основных подхода к определению интеллигенции. Согласно первому подходу, интеллигентами считались люди, достигшие высокого уровня умственного развития и определенных знаний, но не образующие никакой социальной группы и не относящиеся ни к какому классу. Интеллигенция внеклассова, надклассова, сверхклассова. Интеллигенция - это «аристократию таланта и творчества», ее основная черта - «осознание себя как всего и всего как себя». Такого мнения придерживались Н.А. Бердяев, М.И. Туган-Барановский, Р.В. Иванов- Разумник и другие.

Согласно второму подходу интеллигенция не образует отдельной социальной группы, но ее представители относятся к различным классам общества. Интеллигенции, как таковой нет, а есть наиболее умственно развитые и высококвалифицированные «верхи» различных классов представляющие собой их ведущую силу. Основные черты, отличающие интеллигенцию - специальные знания, индивидуальные способности, личные убеждения и свобода их проявлений. Подобная точка зрения была свойственна марксистам и социал-демократам, которые выделяли интеллигенцию буржуазную, разночинную и пролетарскую.

Третий подход к определению интеллигенции предполагает ее принадлежность лишь к одному из классов в качестве составной его части. Чаще всего таким классом оказывается либо мелкая буржуазия, либо пролетариат. Подобных взглядов придерживались Н.А. Добролюбов и Д.И. Писарев. Этот же подход разделялся и представителями некоторой части марксистской и социал-демократической интеллигенции, полагающими, что интеллигенты - это «пролетарии умственного труда».

Четвертый подход основывается на рассмотрении интеллигенции как особого класса капиталистического общества в стадии империализма (А.С. Изгоев, Е. Лозинский). В ходе политической борьбы интеллигенция превращается в особый господствующий класс, все более усиливающийся и подчиняющий себе все сферы жизнедеятельности общества, а потому тормозящий общественное развитие, как бы прекрасны не были его первоначальные реформаторские планы.

Таким образом, попытки определения интеллигенции на основе нравственно-этических признаков ведут к многообразию (порой взаимоисключающему) имеющихся и появляющихся сегодня многочисленных определений интеллигенции. В настоящее время насчитывается порядка трехсот интерпретаций термина «интеллигенция». Проблема состоит в том, что подобное многообразие определений означает и многообразие концептуальных линий рассмотрения роли и места интеллигенции в модернизационных процессах, происходящих в современном российском обществе. При этом одни авторы говорят об исчезновении интеллигенции как творческой и неординарно мыслящей силе, другие - о трансформации интеллигенции в интеллектуалов, третьи - рассматривают интеллигенцию как мифологический феномен. Не утратила своего значения и точка зрения на интеллигенцию как интеллектуально-нравственную элиту общества, надежно оберегающую российское государства от окончательного распада и ухода в историческое небытие, правда при этом говорится о необходимости углубления и расширения спектра культурно-личностных качеств интеллигенции, существенных для выполнения подобной миссии.

Мы отдаем себе отчет в том, что проблема осмысления современной российской интеллигенции может и должна быть поставлена в качестве самостоятельной научной проблемы. И все же, считаем не только возможным, но и необходимым разъяснить нашу позицию по данному вопросу. В особенности это важно сделать для разграничения «интеллигенции» и «интеллигентности» в их исконно российском смысле. В этой связи хотелось бы, прежде всего, отметить несостоятельность предложения некоторых авторов перейти к «многообразию тезауруса», позволяющего разговаривать исследователям каждому «на своем языке». Подобное предложение, снимая острый момент «дискуссии о ключевой дефиниции», инициируют утрату глубины и обоснованности как основных принципов исследования, что в результате ведет к утрате самого предмета разговора - интеллигенции, который имеет не только теоретическое, но и практическое значение.

Определение интеллигенции, необходимо, прежде всего, потому, что в настоящее время происходит заметная актуализация проблемы поиска механизмов восприятия и ретрансляции социокультурных «вызовов», выявления тех сил, которые позволят не только «стабилизировать реальность», но и смогут выступить основой проектирования социальной действительности. Поэтому вопрос о сущности и специфике современной российской интеллигенции представляет не только общественный и научный, но, прежде всего, практический интерес. Это проблема дальнейшей модернизации современного российского общества напрямую зависящей от переосмысления жизненной стратегии тружеников умственного труда.

Мы исходим из того, что российская интеллигенция как социальная группа представляет собой атрибут социальной системы общества, то есть мы применяем к ее определению функциональный подход, который позволяет определить ее как совокупность лиц, занятых сложным умственным трудом (М. Вебер), или как совокупность лиц занятых профессиональной работой интеллектуального характера. Интеллигенция - это образованный слой общества, обладающий системой современных научных знаний, позволяющих им заниматься высококвалифицированным умственным трудом.

Такой подход позволит не только преодолеть существующие перенасыщенные эмоциями крайности в ее определении, что вполне объяснимо, поскольку авторы научных материалов об интеллигенции имеют непосредственное отношение к феномену, а поэтому они, как и «всякая социальная группа склонны преувеличивать свое социальное значение и социальную роль», не только «снять» целый ряд вопросов и претензий к российской интеллигенции, ее роли и ответственности за происходящие в обществе коллизии, но, и это главное, позволит обосновать положение о том, что ключевым моментом организации человеческой жизнедеятельности, основой проектирования современной социальной российской действительности выступает именно интеллигенция. Но интеллигенция, понимаемая не как некий социальный монолит профессионально грамотных и нравственно развитых людей, замкнутых рамками социальной группы, а интеллигенция как особое отношение человека к миру, точнее к социальным процессам, проистекающим в обществе, как качество intelligentsia, не сопряженное ни с одной из социальных групп.

Нам представляется, что выделение и понимание интеллигенции в качестве особой социальной группы в обществе исторически детерминировано общественным разделением труда: материального и духовного, физического и умственного. Тогда-то и появилась потребность в «особом отряде» людей, связанных с умственным трудом и профессионально занятых производством духовных ценностей, или «производством идей», или «производством сознания». Интеллигент - это представитель профессии, связанной с умственным трудом, и человек, обладающий «умственной порядочностью». Отсюда критерием выделения интеллигенции как социальной категории является занимаемое ею место в системе общественного разделения труда, которое характеризуется функциональной связью с умственным трудом.

Для характеристики труда основополагающее значение имеют понятия содержания и характера труда. Содержание и характер труда - ключевые понятия, характеризующие диалектически связанные между собой две стороны труда. С одной стороны, труд является средством обмена веществ между человеком и природой, с другой - он выступает как средство общения между людьми в процессе производства. Содержание труда - это различные его виды, обусловленные спецификой трудовых операций, трудовых навыков и специальных знаний. Различия по содержанию порождают профессиональные различия. Что касается характера труда, то он являет собой социально- экономическую категорию, которая отражает сущностную сторону труда, обусловленную определенным общественным способом производства.

Понятие «характер труда» определяет не профессиональные, а социальные различия в обществе. Именно характером труда интеллигенция, прежде всего, отличается от других общественных классов. Отсюда характер труда выступает главным критерием определения интеллигенции. Если рабочие и крестьяне связаны непосредственно или опосредованно, преимущественно с физическим трудом и производят материальный продукт или услуги материального характера, то интеллигенция функционально связана с качественно иным по содержанию и характеру трудом: с духовным производством, или со сложным умственным трудом в области обслуживания, или представляет собой деятельность по научному, конструкторскому, технологическому, организационному, экономическому обеспечению материального производства, или является трудом по управлению различными сферами общественной жизни.

В таком контексте интеллигенция представляет собой социальный слой, выделенный по критериям способности к более сложной (умственной) деятельности, включающей производство, воспроизводство, систематизацию и трансформацию идей, направленных на изменение условий наличного бытия, то есть, тождественна образованному слою общества или слою интеллектуалов. Интеллигенция - это образованный слой общества.

И в этом смысле, как подчеркивает П.Н. Милюков, интеллигенция является не сугубо российским феноменом, а элементом социальной структуры любого цивилизованного общества. Как отдельная общественная группа интеллигенция возникала и в других странах, как только рост культуры или усложнение общественных задач вместе с усовершенствованием государственно-общественного механизма и демократизации управления создавали потребность в специализации и профессиональной группировке интеллигентского труда. В подтверждение этого он ссылается на тот факт, что эволюция интеллигентского духа в других странах представляет ряд любопытных аналогий с нашей историей. Интеллигенция, по его мнению, развивалась в Германии, Англии и Франции и в каждой европейской стране воспроизводила свои типичные интернациональные психологические черты: «критический элемент», оппозиционность, самомнение, попытки осчастливить человечество придуманными системами, борьбу между вождями. Интеллектуальная атмосфера Франции в канун революции была схожа с российской. И в России, и во Франции были и кружковщина, и выступления от имени и в интересах народа, и одержимость общими идеями, и неприятие инакомыслия. Русский писатель П.Д. Боборыкин, долгое время проживший в Европе, также утверждал, что по отношению к правительствам и политическим идеям российская интеллигенция имеет сходство с западной.

Против утверждения об уникальности интеллигенции в России возражает и известный американский историк Р. Пайпс. Опираясь на исследования Ф. Тенниса, В. Парето, А. Токвиля, О. Кошена, он пришел к выводу, что интеллигенция - явление интернациональное, присущее не только российскому обществу, но также и другим странам. На интернациональный характер рассматриваемой социальной группы указывает и Д.Н. Овсянико-Куликовский, и И.И. Осинский.

При этом обращает на себя внимание тот факт, что названные авторы не замыкают интернационализм интеллигенции рамками интеллектуальной характеристики, а включают в него и определенный моральный элемент: общность психологических черт, общее отношение к идеологии и общую направленность социальной практики.

Объективной основой наличия подобной общности является то, что, будучи носителем профессиональных знаний и управленческого опыта, интеллигенция выступает генератором и ретранслятором идей и символов определенной культурной гомогенности, поскольку, как подчеркивают В.И. Добреньков и А.И. Кравченко, интеллигенция - это, прежде всего, учителя и ученые. Первые обучают все население тем знаниям, которые добывают вторые.

Итак, представители интеллигенции (образованного слоя) являют собой своеобразный центр производства, воспроизводства, систематизации и трансформации идей, направленных на обновление символов и кодов интерпретации мироустройства, которые выражают и предопределяют меру и направленность развития культурных процессов общества. В таком контексте, как подчеркивает Г.Г. Кириленко, «культурное представительство» интеллигенции осуществляется двумя путями. Первый состоит в том, что она выступает в роли хранителя культурных ценностей. Второй - путь изменения реальности во имя идеалов. В этом и коренится причина того, что к интеллигенции относятся как к некоему идеальному типу носителя светской культуры.

Сущность российской интеллигенции как образованного слоя общества является общей для разных народов. Она состоит в том, что интеллигенция выступает генератором определенных идеалов и является основным условием воплощения этих идеалов в реальность. В этом смысле интеллигенция и выступает в роли «мыслящего и чувствующего аппарата нации». Выполнение данной роли предполагает непосредственную связь с духовным производством, обладание высокими интеллектуальными и духовно-нравственными качествами. Подобное сочетание социально-экономических и социально - этических характеристик, можно найти и у интеллектуалов, и у интеллигентов. И те и другие представляют собой результат аккумулирования определенных интеллектуальных и нравственных качеств. Но их соотношение и содержание различно, поскольку данные качества отражают духовно-нравственный потенциал, как общества, так и человека, а, следовательно, являются продуктом тех внутренних материальных и духовных условий, в которых совершалось развитие культуры.

Поэтому, соглашаясь с утверждением B.C. Мамедова, мы также признаем, что интеллигенция (образованный слой) разных эпох и народов имела и имеет общие сущностные признаки, не зависящие от национальной и государственной принадлежности, но вместе с тем российская интеллигенция имеет и свои специфические черты, в которых проявляется общий тип определенной культуры, который только и может объяснить интеллигенцию, пролить свет на ее специфические особенности. Подчеркивая эту связь, Ю.М. Лотман утверждал, что «интеллигентский дискурс есть своего рода метаязык русской культуры, порожденный ею и семантически от нее зависимый».

В таком контексте мы вправе говорить об уникальности не только русской, но и западной интеллигенции, как специфических проявлениях образованного слоя, формирующегося и функционирующего в различных культурных средах, что нашло отражение, в том числе и в том, что за представителями образованного слоя Запада закрепилось название интеллектуалы, а в России - интеллигенция.

Образованная часть Запада - интеллектуалы - формировалась на основе исторического синтеза трех великих комплексов идей - античного рацию, т.е. секулярной философской аналитики, идущей от Сократа и Платона; опыта христианской теодицеи, без которой немыслима внутренняя колонизация душевного мира современного человека, обреченного жить в этически разорванной и противоречивой реальности, и идеи гражданского права, истоки которого лежат в городской самоуправляющейся общине свободных граждан и идеологии национальной культуры, составляющих основу цивилизационного и культурного развития Европы.

Западные интеллектуалы рекрутировались преимущественно из представителей «третьего сословия», выделявшихся на основе классовой принадлежности и разделявших мировоззренческие ориентации зарождавшейся буржуазии, а потому не нуждавшихся в особом групповом самосознании. Образованный человек на Западе имел достаточно высокий социальный статус, гарантированное положение в обществе и связывал свою свободу в большей степени с законом и верностью традициям. Поэтому западной образованной и мыслящей части общества, сформировавшейся в Европе, были чужды мудреные вопросы о смысле своего существования. Она олицетворяла собой образованность, материальное благополучие и ориентировалась в первую очередь на реализацию утилитарных (земных), злободневных интересов, оставляя представления о высших идеалах - религии и церкви.

В России же, не прошедшей стадию модернизации, не ставшей промышленно-цивилизационным обществом с его экономическими и правовыми институтами, с его «расщеплением» на самостоятельных индивидов - свободных граждан, образованный слой выделялся не на основе классовой принадлежности, а на основе способности выражать общественную потребность в модернизации общества. Историческое предназначение образованного слоя России состояло в том, чтобы выступать носителем и проводником передовых идей и образцов поведения, разнообразных культурно - исторических типов, многократно трансформируемых и внедряемых извне в традиционную культуру России, что во многом предопределило особенный характер самой российской культуры.

При этом одни исследователи определяют этот характер как евразийский, постольку в российскую действительность на протяжении всей ее истории внедрялся как Западный, так и Восточный опыт. Россия, по оценке В. Плеханова, - гибрид, имеющий европейскую голову на азиатском туловище.

Другие считают, что для России не менее существенную роль играли отношения «Юг - Север». Обосновывая это положение, Д.С. Лихачев указывает на то, что основными путями сообщения в течение долгого времени были реки, в основном текущие по меридиональным направлениям с севера на юг или с юга на север. Путь «из варяг в греки» был главным военным и торговым путем. С Юга из Византии пришла духовная культура, европейская религия христианства, связавшая тесными узами Русь с Западной Европой. Русские смешивались, прежде всего, с финно-угорскими народами, вместе с которыми, по легенде, они призывали братьев Рюрика, Синеуса и Трувора (см.: «Повести временных лет». 862 г.). «Реша (сказали) руси, чюдь (будущие эстонцы), словени и кривичи и весь (вепсы, финно-угорское племя). Земля наша велика и обидна, а наряда (государственной организации) в ней нет. Да пойдете княжить и володети нами». И далее: «И по тем городом суть находници (пришельцы) варязи, а перьвии насельници в Новегороде словене в Полотьски коивичи (славянское племя) в Ростове меря (финно-угорское племя), в Беле - озере весь, в Муроме мурома (финно-угорское племя.); и теми всеми обладаше Рюрик». Поэтому, если определять культуру Руси как соединяющую главные культуры Европы X-XII веков, то ее следует определять как Скандовизантию, а не как Евразию.

Но, поскольку нас интересует не вопрос о мере «присутствия» в культуре России культуры других стран, постольку, независимо от того, какую именно точку зрения мы разделяем, мы в любом случае подтверждаем сам факт формирования русской культуры как сплава традиционной и заимствованных культур, в результате чего образуется «нечто существенно новое, - непохожее ни на заимствованную культуру.., ни на культуру реципиента». При таком подходе, как подчеркивает Д.С. Лихачев, вопрос о цивилизационной идентичности России - это не только и не столько вопрос о мере ее ассимиляции с культурами других стран, сколько вопрос о праве быть непохожей на них, а, следовательно, о праве российского образованного слоя иметь собственную судьбу и традицию, «которая была и есть, как и у всех народов мира».

Эта собственная судьба, по мнению Н.А. Бердяева, состояла в том, что развитие России происходило катастрофическими темпами, через прерывность и изменение типа цивилизации. На протяжении всей истории русской культуры чередуются, споря друг с другом по масштабности и направленности процессы раздвоения целого и слияния антитез. В русской культуре силы общности и разложения, будучи в непрерывном противоборстве, уравновешивали влияние противоположных тенденций, словно нейтрализовали взаимоисключающие основы. На различных фазах развития русской культуры видно тяготение к цельности, осуществляемое на той или иной почве.

Сочетание противоположных структур в одном организме: зарубежного опыта и традиционной реальности, воплотилось в русской действительности в двух противоположных направлениях: стремлении организовать жизнь на новый (иной) лад и желании оградить традиционные формы национальной жизни от иностранного влияния.

Этот уникальный в общеевропейском масштабе «болезненный процесс национально - исторического самонахождения и раздумья», вылившийся в психологически мучительный поиск оптимального способа социального и культурного развития нации, и обусловил непохожесть и своеобразие российского образованного слоя, привел к осмыслению интеллигенции как совокупности не только высоко образованных, но духовно избранных людей страны, призванных спасти необразованный народ и изменить патриархальную российскую действительность.

Ситуация осложнялась тем, что Россия постоянно запаздывала и отставала в политическом и социальном бытии от других стран, а сами попытки преодоления сложившихся устойчивых форм жизни предпринимались, как правило, тогда, когда «надобность в этом становилась более чем настоятельной». В такой постановке вопрос о вхождении страны в мировую цивилизацию приобретал значение первостепенного вопроса о прогрессивном развитии как таковом, что изначально предполагало привнесение элементов искусственного форсирования в процессы формирования образованного слоя, наиболее массовое «производство» которого восходит к периоду царствования Петра I.

Именно при Петре I, подчеркивает Г.П. Федоров, начинается процесс сознательного массового «производства» государственных деятелей, военных, строителей, моряков и рабочего люда - шкиперов, плотников, корабельщиков, то есть всех тех, кто должен был осуществлять привитие передовых идей и опыта западных стран на российское древо культуры. Именно тогда разрозненные представители образованного слоя России объединяется в одну социальную группу, получившей впоследствии название «интеллигенция».

Первоначально основным субъектом образования мыслилось дворянство, однако в силу своего привилегированного общественного положения именно эта социальная группа была заинтересована в нем в наименьшей степени. Это положение можно проиллюстрировать трудностями в наборе учеников для первой русской гимназии (гимназии Глюка), открывшейся в 1705 году, куда по замыслу Петра I ученики должны были записываться «своей охотою», практически никто не шел. В 1706 году таких «добровольных» учеников было около 40, а учителя полагали, что в состоянии обучить порядка 300.

Чтобы сделать учение более привлекательным, в 1706 году были установлены стипендии, увеличивающиеся по мере перехода в высший класс. Однако дворянство продолжало игнорировать гимназии, предпочитая им кадетские корпуса, частные пансионаты и домашних учителей, вплоть до указа Александра I от 1809 года «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники», предусматривающего сдачу экзаменов для получения соответствующего чина. В 1775 году с основанием университета увеличивается и потребность в гимназиях, так как высшее образование невозможно там, где нет среднего. Поэтому в этом же году при Московском университете было учреждено две гимназии - дворянская и разночинная.

Как пишет Ричард Пайпс, если в первой половине XIX века представители недворянского сословия среди интеллигенции были случайным явлением, то во второй половине века обстановка изменилась. Так, с 1883 по 1885 гг. количество дворян, получивших среднее образование, снизилось в процентном соотношении с 78,9% до 49,1%, а податного сословия повысилось с 19,0% до 43,8%, духовенства - с 2,1% до 5,0%, то есть выросла недворянская образованная среда, пополняющая ряды интеллигенции.

Дворяне предназначались для самого престижного занятия - военной службы. Разночинцы в большей степени предназначались для карьеры по ученой части. Таким образом, институционально было предопределено, что люди умственного труда будут преимущественно из разночинцев. Причем выпускник гимназии становился чиновником низшего класса, а гражданские чины XIV-IX классов давали право на личное дворянство. Символический, культурный капитал давал серьезные несимволические преимущества: личные дворяне освобождались от телесных наказаний, подушного оклада и рекрутской повинности. Именно эта особенность предопределила особое отношение к образованию, которое облагораживало в буквальном смысле, открывало дорогу к личному, а затем и потомственному дворянству.

Если смысл образования дворянина сводился к маркировке членов привилегированной группы, ориентированной на принцип кодекса чести (храбрость, честь, достоинство), то смысл образования разночинцев состоял в подготовке к профессии, которая смогла бы прокормить, что предполагало ориентирование на успех (слава, богатство, чины). Причем претендовать можно было на занятия, которые не являлись специальной принадлежностью какой- либо социальной группы. Таковы профессии: ученая и педагогическая, медицинская, отчасти юридическая. Так начинает складываться новое самосознание обширной социальной группы - разночинцев, выбивавшихся в люди благодаря полученному образованию. Эта группа и представляет собой, по определению Ю.М. Лотмана, ту среду, тот раствор, из которого выпадали «кристаллы интеллигенции».

Во второй половине XVIII века на территории европейской части России насчитывается уже 13 тыс. высокообразованных специалистов, окончивших дворянские училища и корпуса, 47 тыс. окончивших специальные учебные заведения, 317 тыс. получивших образование в государственных учебных заведениях. Большое количество актеров, художников, музыкантов, врачей формируется в среде крепостного крестьянства.

Таким образом, слой российской интеллигенции изначально складывался как маргинальный по своему составу. К нему принадлежала немногочисленная, но занимавшая главенствующее место (вплоть до 40-х гг. XIX века) дворянская интеллигенция и превосходившая по численности интеллигенция из недворянских, непривилегированных слоев общества - разночинная интеллигенция, внутри которой существовали статусные различия, так как она формировалась из различных слоев общества. Образование могли получить ремесленники, купцы, солдатские дети, отцы которых, уходя на службу в армию, освобождались от крепостной зависимости, так как считалось, что, получив оружие, они получают и честь. Многочисленную категорию образованных людей составляли дети священников, не унаследовавшие приходы своих отцов в силу многодетности семей.

Объединяющим началом выступали не общие классовые интересы, а высокая степень образованности. Подобная социальная неоднородность способствовала тому, что интеллигенция объединяла в себе все импульсы, заполнявшие социальную сферу российского общества. Но по этой же причине ее сущность оказалась малодоступной пониманию с позиций классической социологии. Не случайно К. Манхейм вводит для ее обозначения термин «относительно свободно парящая интеллигенция». Для объяснения социального поведения интеллигенции Манхейм вводит понятие «интеллектуальная мотивация», подчеркивая при этом, что она тем многообразнее, чем больше число классов и социальных слоев, из которых рекрутируются различные группы интеллигенции. Многообразие же «интеллектуальной мотивации» ведет в свою очередь к увеличению многообразия и противоречивости сферы образования, их объединяющей.

Все это, по мнению К. Манхейма, приводит к многообразным типам поведения интеллектуалов, среди которых он выделяет два основных: «в одном случае они, руководствуясь свободным выбором, решали примкнуть к какому- то из различных борющихся классов; в другом - предпринимали попытку понять собственную природу, определить собственную миссию, которая состоит в том, чтобы выражать духовные интересы целого».

Представителей российской интеллигенции мы, действительно, встречаем в рядах террористов-народников, эсеров, большевиков и в стане сторонников самодержавия и православия. Но подобная «широта» мировоззренческого поведения российской интеллигенции объясняется не только социальными особенностями формирования нового социального слоя, на что указывал К. Манхейм и что свойственно образованному слою любого общества в условиях классового разделения.

Противоречивость «русского самосознания», по мнению Н.А. Бердяева, являлась следствием противоречивого бытия России. Эти противоречия русского бытия всегда находили отражение в русской философской мысли. «Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие». Причиной мировоззренческого многообразия российской интеллигенции явилось и то, что обращенность к западной цивилизации в России не ограничивалась наличностями научно-просветительского толка, а являлась по преимуществу ценностно-нормативной, духовной.

На эту особенность указывал Д.С. Лихачев, подчеркивая, что помимо идей просвещения, в Россию пришли и научные идеи, и основанное на них критическое, систематическое мышление, и философские системы, что способствовало соединению университетских знаний со свободным мышлением и свободным мировоззренческим поведением. Но воспринятые идеи являлись не результатом деятельности индивидуального сознания, а представляли собой неосознанно и автоматически воспринятые установки, свойственные в целом той или иной эпохе и социальной группе. Эти мотивы и модели поведения, лежавшие в основе западных концепций, базирующихся на рационально построенных и логически осмысленных идеологических системах дополнялись представлениями и верованиями, традициями, ценностными установками, имплицитно содержавшимися в сознании тех социальных слоев, из которых рекрутировался образованный слой российского общества. Поэтому развитие самосознания российского интеллигента как свободной и суверенной личности формировалось под воздействием как прозападной - индивидуалистической, так и традиционной - коллективистской психологии и идеологии.

Эти два встречных потока и предопределили сложный и противоречивый облик российского интеллектуала - интеллигента. Это «сочетание разума, стремящегося к познанию абсолютной истины, и сердца, жаждущего социальной справедливости», привело к тому, что интеллигенция металась от одной позиции к другой и из одного лагеря в другой. Так, продолжает Д.С. Лихачев, гегелевское наследие было прочитано с позиций двух идейных полюсов. Одни (мы знаем их как «славянофилов») увязали проблему отчуждения с поисками национальной идентичности, что позволило трансформировать российскую отсталость в свидетельство ее исторического предназначения. Сделав упор на самобытность российской цивилизации, образа жизни, который не считали необходимым менять, они вознесли на щит лозунг «самодержавие - православие - народность».

Другие извлекли только веру в историческую теологию и апологетику необходимого как основы объяснения эмпирического многообразия. Это дало радикальной интеллигенции возможность сформулировать свою миссию - быть посредником в том, чтобы дать миру образец общества, отказавшегося идти ошибочным путем западного рационализма и либерализма и восстанавливающего интегрированность человеческой психики в органическом обществе. Такое отношение, по мнению Лихачева, в некоторой степени объясняет стремление установить универсальный критерий ценностей, который смог бы функционировать во всем мире. Представителям этой части интеллигенции была присуща констатация ценностной российской цивилизации в отличие от западноевропейского критерия ценностей. В целом эта способность радикальной интеллигенции редуцировать сложнейшие, интеллектуальные процессы Запада и приводить их к простейшим аксиомам обусловила почти неограниченную убежденность в величии собственного потенциала и способности переустроить общество в соответствии с имеющимися идеалами (восприятие марксизма, поэтому было вполне органичным), параллельно породив высокомерное отношение к русскому крестьянству.

Третья часть интеллигенции заняла как бы промежуточную позицию между двумя крайними точками зрения и попыталась синтезировать национальные особенности и потребности России с западными идеями просвещения и критикой прежних форм российской жизни.

Образованный слой российского общества, таким образом, формируясь как социальный слой общества, не имел четкого и определенного социального статуса в силу чего его определение дополняется, а в определенные моменты замещается специфическим интеллектуально-этическим содержанием. Не случайно в России главенствующее место занимала не техническая, а гуманитарная интеллигенция, стремившаяся сама решать проблемы истины, справедливости, общественных идеалов и отвергавшая монопольное право церкви давать ответы на подобные вопросы.

Это «дополнение прагматических вопросов идеологическими», по мнению Д.Н. Овсянико-Куликовского, и обусловило то, что интеллигенция в России представляет собой величину, постоянно созидаемую, стремящуюся, прежде всего, к самоопределению, к уяснению своего пути, к выходу из состояния брожения.

Уникальность русской интеллигенции, по мнению ряда исследователей, состояла в том, что она, объявив себя носителем сущности интеллигентности, монополизировала само право на создание идей. В качестве основного признака «класса» (социальной группы) ею было обозначено не отношение к средствам производства, а особое самосознание: в роли классового (социального) признака была заявлена определенная «нравственная суть» - «intelligentsia» как собственный определяющий признак. Но если профессиональные качества потенциально предполагают и высокие интеллектуальные качества, то нравственно-этические качества, хотя они и сопряжены с профессиональными или интеллектуальными качествами, являются результатом специфического культурно-исторического развития.

Главную причину смешения нравственно-этического и социологического подходов к определению интеллигенции О.Н Козлова видит в особенностях социальной ситуации, сложившейся в России в начале XIX века и обусловившей становление нового стиля культуротворчества как неотъемлемой части социотворчества.

Эта органическая связь предопределила осмысление концепта «интеллигенция» как определенной социальной среды, представляющей собой взаимодействие микро - и макроструктур общества, границы которых не только жестко задаются социальными, экономическими, политическими различиями, но и «мягко» очерчиваются самим человеком в процессе его самоопределения в культурном и образовательном пространствах. Такой подход, по мнению О.Н. Козловой, изначально содержал в себе смешение понятий разных планов: социального, профессионального, этического и психологического.

Первоначально слово intelligentsia употреблялось в России для обозначения специфической деятельности рассудка и трактовалось как наиболее образованная, наиболее развитая, наиболее благородная, наиболее талантливая и творческая часть общества. Именно в таком контексте В.К. Тредиаковский переводит его с латинского языка как «мыслительную силу», как «разумность». Профессор А.И. Галич в «Опыте философского словаря» (1818 г.) объясняет «интеллигенцию» как «разумный дух, высшее сознание». С.О. Шмидт указывает на то, что наряду с собственно научной речью это слово достаточно широко использовалось и в литературном языке. При этом он ссылается на дневниковые записи поэта В.А. Жуковского от 2 февраля 1836 года, где тот пишет о петербургском дворянстве, как части русской европейской интеллигенции, а также на письма В.П. Боткина к И.С. Тургеневу, дневники А.В. Никитенко и В.О. Ключевского. Однако в конце XVIII - начале XIX века это универсальное, по мнению Н.А. Бердяева, «нормальное понимание» интеллигенции постепенно вытесняется специфически российским пониманием.

Главенствующим становится определение интеллигенции не как наиболее образованной части русского общества: создателей духовной культуры нации, творцов русской литературы, русского искусства, философии, науки, хранителей общественной правды, то есть всех тех, кто выражал дух народа, а определение ее как субъекта исторического самосознания народа. Носителем народного самосознания провозглашается не абстрактный «разум», не «дух народа» и не весь народ, а исторически и социально вполне конкретная часть народа. В результате вместо понимания интеллигенции как «деятельности рассудка» и «мыслительной силы» под ней стали «разуметь высший образованный слой нашего общества».

Подобная трансформация явилась следствием того, что в традиционных обществах, к которым относилась и Россия того периода, место индивида (группы) жестко задавалось существующим сословным делением, предусматривающим открытое пресечение межгрупповых контактов и насильственное включение групп в сложившуюся социальную иерархию, определяющую конкретный статус и функции существующих социальных структур и подструктур. Это несовпадение статусного и функционального пространств, реализующееся в экзистенциональной плоскости в «бытие - в - себе», инициировало возникновение механизмов преодоления естественной традиционной статусной установки, позволяющей осуществить переход к «бытию - для - себя».

В России XIX века подобное несоответствие приобретает массовый характер в связи с тем, что на общественную арену вышли новые «большие социальные тела» - классы, не вмещавшиеся в существующий трафарет сословного деления. Поскольку наиболее явным индикатором несоответствия статусного и функционального пространств выступает несоответствие социального статуса и профессиональной функции, постольку выработка механизма разрешения данного рассогласования определяется именно этими позициями. Поэтому установление новой структуры порядка, нормативно - мерного упорядочивания множества новых «социальных тел» изначально осуществлялось в рамках классовой идентификации: по социально- экономическому основанию - обладанию собственностью и доступом к власти, а как следствие, по профессиональным, образовательным, культурным и идеологическим отличиям.

Отсюда и берет начало определение интеллигенции как особого духовно - социального образования, как социальной группы, которая занимается умственным трудом, отличается высоким образовательным уровнем и творческим характером деятельности, обладает специфическими психологическими чертами и позитивными нравственно-этическими качествами.

Следует вспомнить, что участники дискуссии об интеллигенции в начале XX века, независимо от того, ругали ли ее за безответственность, самомнение, профессиональную недобросовестность или возводили в ранг нравственного эталона, практически исключали из числа интеллигентов тех, кто отказывался от идеи социального изменения мира, будь то идеалы социалистического или абстрактно-культурного просвещения народа.

Вместе с тем указывалось, что к интеллигенции могут быть отнесены не все специалисты, а могут принадлежать люди, вообще не занимающиеся умственным трудом, но характеризующиеся яркой индивидуальностью и широтой мировоззрения. Так Р.В. Иванов-Разумник, допуская, что к интеллигенции могут принадлежать и физические работники, в то же время считал, что «к интеллигенции не принадлежат самые разнообразные «культурные люди» и «умственные работники», начиная с какого-нибудь конторщика, проходя через профессора и академика... и кончая каким-нибудь первым министром - если все они не обладают основными этико-социологическими запросами. Интеллигенция, по его мнению, характеризуется творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности.

Содержащееся в данном высказывании допущение существования безнравственных работников умственного труда и высоконравственных полуграмотных работников представляется достаточно спорным. Но уже здесь заложено возможное несовпадение, принимающее форму противопоставления «культурных людей», «умственных работников» и интеллигенции, интеллигенции как социальной категории людей, занятых определенным видом духовного труда, и ее социальной функцией производства и воспроизводства духа.

Дело в том, что определение интеллигентности происходило не стихийно, а путем сознательных усилий - самосознания, интеллектуальной рефлексии, мучительных размышлений, внутреннего диалога интеллигенции, которая включала в себя, как мы выяснили, различные социальные группы, которые в данную историческую эпоху и оказывались, в силу самих этих усилий, носителями общественного сознания. А потому понятие «интеллигентность» как понятие, фиксирующее интерес разума к окружающему миру, через выделение особенного отличительного качества, несет на себе печать ценностных установок конкретной исторической не только макро, но и микро социокультурной среды, что не могло не повлиять на исходные установки познавательной деятельности человека. В силу этого понятие «интеллигенция» является не продуктом самой действительности, а продуктом понимания действительности и включает в себя формальные особенности целей, которые преследует познающий субъект, и поэтому обязательно отражает специфическую телеологию.

Выступая в качестве исходных принципов содержательного характера, достижения и особенности социального опыта составляют отправные координаты познания качества интеллигентности. Эти достижения возникают на определенном этапе развития субъекта. Поскольку носителем любого знания непосредственно является отдельный конкретный субъект, который изменяет и развивает эти предпосылки, постольку оценочно-познавательная деятельность, во-первых, всегда носит исторически обусловленный характер.

Во-вторых, оценочно-познавательную деятельность невозможно рассматривать в отрыве от субъекта. Каждый субъект, переводя в свою собственную реальность условия своего бытия, рефлексирует среду, в том числе и себя индивидуально. Рефлексируя одну и ту же реальность ситуации по-разному, субъекты вырабатывают и разные ответные действия, реализующиеся, в том числе и в создаваемых идеализированных конструкциях понятий, что обусловливает многообразие «прочтений» и качеств интеллигентности.

Так, А.А. Труфанов выделяет три самостоятельных значения «интеллигентности», сложившихся в российском общественном сознании второй половины XIX - начала XX века, сохраняющиеся и сегодня: значение признака, значение формальной образованности и универсально-этическое значение.

В первом значении «интеллигентность» рассматривается как нравственно-этический элемент маркировки определенной социальной группы - интеллигенции. При этом в качестве атрибутивных, «знаковых» наиболее часто указываются особый духовный мир, уважение к чужому мнению, гражданственность, нравственность и т.п.

Во втором значении «интеллигентность» подкрепляемая дипломами, понимается как принадлежность к определенным кругам или, в лучшем случае, как совокупность умственных интересов. «Интеллигентный - образованный, культурный, свойственный интеллигенту». Такой контекст использования этого понятия базируется на отождествлении интеллигентности с уровнем и качеством знаний, культурой мышления, с разумностью, вследствие чего интеллигентность замыкается в пределах сознания и может рассматриваться сугубо как гносеологическая категория. На несостоятельность подобного подхода указывали в разное время Р.В. Иванов-Разумник, А.Ф. Лосев,

Н.О. Лосский, Д.С. Лихачев. Так, Д.С. Лихачев, характеризуя интеллигентность, подчеркивал: «Многие думают: интеллигентный человек - это тот, который много читал, получил хорошее образование (и даже по преимуществу гуманитарное), много путешествовал, знает несколько языков. А между тем можно иметь все это и быть неинтеллигентным и можно ничем этим не обладать в большой степени, а быть все-таки внутренне интеллигентным человеком». Одной образованности недостаточно для целенаправленного социального творчества.

Образованность является лишь условием интеллигентности, которое можно определить на языке логики как «необходимое, но недостаточное» для ее возникновения. А.Ф. Лосев также подчеркивает: «Интеллигентность не есть ни большое накопление знаний, ни владение какой-нибудь профессиональной специализацией, ни участие в общекультурном прогрессе, ни просто моральное поведение или художественная способность, ни просто какое-нибудь общественно-историческое происхождение, ни просто принадлежность к некоторой общественно-политической прослойке. Все эти качества и особенности либо являются выражением интеллигентности, но не самой интеллигентностью, либо нейтральны к интеллигентности, либо враждебны к ней». Сами по себе перечисленные характеристики, как и всякая характеристика, являются лишь частными признаками интеллигентности и лишены необходимой для определения понятия обобщенности. Такие характеристики часто бывают правильными и даже существенными, часто же необязательными и случайными, но всегда слишком частными.

В-третьем значении интеллигентность рассматривается как определенная этическая позиция, которая характеризует способность человека к сопереживанию, готовность к свободному гуманистически ориентированному выбору, индивидуальному интеллектуальному усилию и самостоятельному, компетентному и ответственному действию в профессиональной деятельности.

При этом прилагательное «интеллигентный», вобрав в себя всю полноту представлений о человеке, отличающемся высокоразвитым интеллектом, нравственным совершенством, приобретает статус самостоятельного понятия на основе выведения этих качеств из интеллигенции.

Сам Труфанов А.А. в своей теории рассматривает «интеллигентность» как совокупность интеллектуально-нравственных качеств интеллигенции, то есть как специфически российский феномен, правда, имеющий универсальное, общечеловеческое значение.

Не отрицая ни своеобразия русской интеллигенции, ни ее значимости в осмыслении интеллигентности, нам представляется, что существующая семантическая неопределенность понятия «интеллигентность» является следствием его ограничения бытийными рамками интеллигенции в ее российском, как мы выяснили, далеко неоднозначном понимании. А поскольку данное качество выводится из бытия российской интеллигенции, постольку «разно понимание» самой интеллигенции предопределяет и «разно понимание» ее основного качества.

Поэтому мы разделяем позицию К.З. Акопяна, по мнению которого категориальная неуловимость «интеллигентности» является следствием несостоятельности самой попытки выведения интеллигентности из бытия русской интеллигенции. Понятие «интеллигентность» не выражает суть российской интеллигенции, а изначально задает ее, выступает в роли семантического полюса, вокруг которого осуществляется интеграция ассоциативных рядов, подменяющих действительность. В этом случае образ навязывает реальности свою логику, в силу чего сама реальность теряет идентификацию своего значения с действительностью, теряет ощущение реальности и выступает, пользуясь терминологией Бодрийяра, симуляцией реальности (Бодрийяр «Симулякры и симуляции», 1981). Как подчеркивает К.З. Акопян, именно качество intelligentsia, заявленное русской (российской) интеллигенцией в качестве собственного определяющего признака, обусловило ее притязания на особую нравственную суть и привело к тому, что понятие «интеллигентность» как понятие, фиксирующее интерес разума к окружающему миру, стало рассматриваться как особенное отличительное качество социального слоя интеллигенции.

Поэтому, выводя понятие «интеллигентность» только из бытия русской интеллигенции, мы тем самым, во-первых, изначально допускаем и соглашаемся с тем, что «интеллигентность» будет содержать в себе не прямое отражение действительности - реального бытия русской интеллигенции, а образ, абстракцию, являющуюся результатом ее специфического имя наречения.

Во-вторых, ограничиваем право и возможность интеллектуального и эмоционального осмысления внешнего мира рамками определенного социального слоя - интеллигенции. В таком случае российская интеллигенция должна представлять собой монолитный слой высокоинтеллектуальных людей с обостренным чувством социальной справедливости, больной совестью, нравственно идеальных, сострадающих и видящих свою главную цель в служении народу. Но подобное допущение не соответствует реальности, следовательно, мы должны признать, что данное качество не может быть сопряжено с целым социальным слоем интеллигенции. Поэтому интеллигенция не может рассматриваться как «причина» интеллигентности.

Вместе с тем мы должны признать и то, что отдельные представители интеллигенции могут быть и действительно являются носителями «идеологии универсальной моральной ответственности». Однако из этого вовсе не следует, что интеллигентность может быть рассмотрена как совокупность качеств бытия отдельных носителей интеллигентности - интеллигентов.

Методологическое обоснование несостоятельности ограничения качества интеллигентности бытийными рамками, как отдельных российских интеллигентов, так и интеллигенции в целом мы находим у В.Г. Ледяева. По его мнению, при таком подходе мы имеем дело с одним и тем же механизмом перемещения акцентов с концептуального анализа на анализ эмпирических и исторических фактов бытия интеллигенции, в результате чего концептуальные проблемы решаются на уровне этического рассуждения, а этические проблемы превращаются в концептуальные, то есть эмпирические характеристики отдельных групп интеллигенции или отдельных интеллигентов, получая статус нормативного «должного», возводятся в ранг обязательного и становятся отличительным признаком понятия, обозначающего данную группу людей. В результате стоящее за словом понятие утрачивает объем обозначаемых предметов (денотат) как онтологический гарант семантической определенности, единственным референтом остается десигнат, возводящий предметное значение в идеальный конструкт, что приводит к трансформации «интеллигентности» из понятия в некий идеал, достижение которого желаемо, но вряд ли осуществимо.

Итак, понятия интеллигенция и интеллигентность, действительно, находятся в отношениях причинно-следственной зависимости. Но не российская интеллигенция является причиной интеллигентности, а наоборот, интеллигентность, заявленная в качестве основного признака «класса» (социальной группы), во многом предопределила претензии интеллигенции на ее особенную нравственную суть. Поэтому, выводя интеллигентность только из бытия русской интеллигенции, мы тем самым во-первых, исключаем из него всякую метафизику а, во-вторых, выводим его не из реальности, а из симуляции реальности, чем фактически удваиваем эффект симуляции понятия «интеллигентности», в результате чего оно и становится теоретически неуловимым.

Интеллигенция взяла на себя право выражать «коллективное бессознательное, пульсирующее в каждом вздохе толпы» именно потому, что сферой приложения своего труда объявила все общество в целом, в отличие от «участкового» характера приложения труда других социальных групп общества, непосредственно связанных с их профессиональной деятельностью («земля - крестьянам», «заводы - рабочим»). Осознание же своей принадлежности к избранным явилось оправданием права «создавать идеалы, на основании которых самосознание общества развивается дальше». Проблема, однако, состояла в том, что интеллигенция, являя собой «свободно парящую» группу, ищет панацею от социальных потрясений не в мире практических действий, а в мире идей. При этом, как подчеркивал Н.А. Бердяев, интеллигенция, находясь во внутренней, полной зависимости от «системы», от идеологической догмы, готова принять на веру философские теории только в том случае, если они «санкционируют» ее социальные идеалы и социальные действия.

Нам представляется, что причина восприятия картин мира при помощи образов, рожденных творческим воображением человека в качестве «неопровержимых фактов бытия» (А.Ф. Лосев), может быть объяснена особенностями самоидентификации российской интеллигенции, в результате которой интеллигентское сознание оказалось ограниченным субстанцией народного бытия. Но вместо народа выступает идеологическое обобщение самой интеллигенции, которое посредством фантазирования, «опыта как бы» создает и соответствующий образ - образ «как бы» народа. Определяя свое «я» через соприсутствие другого, происходит удвоение восприятия «как бы». «Как бы» народ инициирует «как бы» интеллигенцию. Кроме того, самоопределение посредством противопоставления «я - другой» требует в качестве залога свое собственное бытие. Ее собственное бытие осознается опосредованно через бытие народа, то есть быть собой - значит осуществить «себя для всех». Но само бытие народа осмысливается без сотворчества и сознания самого народа. Наполненное социокультурными и этико-мировоззренческими установками интеллигенции, а не самого народа, это бытие представляло собой бытие обобщенного представителя народа, осмысленного как идеологическая конструкция.

В результате жизненные ценности индивидуального порядка были заменены идеологическими клише, предлагающими и некий стереотип. При этом произошло своеобразное разделение: создание модели стереотипа как результата умственной (интеллектуальной) деятельности принадлежало интеллигенции, а верификация этих построений рассматривалось как дело народа. Это вело к формированию однолинейной идеально смысловой идентификационной ориентации, построенной по принципу приказа. Этот «дар другому», исходящий из точки зрения интеллигенции, укореняется в месте интеллигенции в бытии. В результате форма интеллигенции (то, как она проявляет себя во всем) и содержание (как она осознает себя изнутри) перестают быть двумя неразделенными аспектами единого «я», что ведет к потере живой связи с живым миром. Разделение внутренней и внешней жизни в итоге привело к отказу от последней, а осуществление личности стало заменяться поиском ее смыслов.

Ситуация осложнялась тем, что материальная жизнь, освободившись от власти духа, стала двигаться по своим механическим законам, а сам человек предстал как абстракция, как умственная конструкция, лишенная реальности мира. Отсутствие связи с миром означает вместе с тем и отсутствие защиты человека от собственных духовных импульсов и индивидуально оформленных интенций, в силу чего увеличивается возможность развития «духовного зрения», «духовного глаза» (Л. Шестов), замкнутого лишь в сфере собственного эмпирического опыта. В результате доминирующими в ансамбле ценностных приоритетов человека становятся ценности собственного чувства-переживания, а снятие «напряжения» между Я и народом, внутренним и внешним реализуется посредством «бегства» от своей особенной сущности, а в результате от себя. Попытка же самоопределиться посредством поиска себя «вне себя» ведет человека к нравственной пустоте, а значит, к воспроизведению пустого, «пессимистического пространства» и мрачного видения мира. Об этом в свое время писал В. Розанов: «Странная черта моей психологии заключается в таком сильном ощущении пустоты около себя - пустоты безмолвия и небытия вокруг и везде, - что я едва знаю, едва верю, едва допускаю, что мне «современничают» другие люди. Это кажется невозможным и нелепым, но это - так... точно я иностранец - во всяком месте, во всяком часе, где бы ни был, когда бы ни был. Все мне чуждо, и какой-то странной, на роду написанной, отчужденностью. Что бы я ни делал, кою бы ни видел - не могу ни с кем слиться».

Описанное состояние не только раскрывает глубину и сущность «пустоты индивидуальности», но одновременно фиксирует наличие определенных ценностных предпочтений личности. Боль, приносимая окружающей пустотой, связана именно с тем, что человек не находит пространства для общения. Сфера духа, замкнувшись в себе, потеряла связь с материальным миром. Это создает ситуацию, в которой человек насильственно «вталкивается» в себя, в свою неповторимость. Отсюда и проистекает болезненное самоуглубление интеллигентского сознания.

Данная ситуация может быть определена как кризис осуществления человеком его субъективности и целостности, выход из которого предполагает поиск способов соединения идеально-ценностных ориентаций человеческого «Я» с реалиями сегодняшнего дня, переориентации сознания людей с превалирующими в современном мире ценностями жизни и целей, ведущими к неотвратимой гибели цивилизации, на другие, способствующие развертыванию внутреннего богатства каждого человека и социальному прогрессу человечества.

Принадлежность к числу людей умственного труда не делает человека интеллигентом. Непременная черта интеллигентности - внутренняя свобода человека, сознательно возвысившегося до осознания своей ответственности за свое вмешательство в ту или иную деятельность.

Что же касается роли интеллигенции как образованного слоя общества в современной России, то без активного участия в общественно-политических, социальных и экономических преобразованиях общественной группы людей, получивших современное научное образование, и, представляющих собой «носителей национального интеллекта» она в принципе неосуществима.

Сегодня в условиях «утраты» своей привычной социально- экономической составляющей образованный слой России утрачивает и свое влияние как элиты общества, носителя культуры, защитника общечеловеческих ценностей и генератора идей развития социального пространства. «Нынешняя интеллигенция находится не только в состоянии кризиса идентичности, но зачастую в состоянии маргинальное, и не только из-за потери работы, но и из-за сомнений в собственной самоценности, востребованности, возникающих в силу неопределенности положения в обществе». В результате чего и актуализируются попытки определения российской интеллигенции как носителя определенных социально-этических, нравственных качеств. Но этот процесс осложняется тем, что он происходит в условиях не просто деформации существующей системы ценностей, а «нигилистического отбрасывания всего, что может быть отброшено, уничтожением всего, что несет хотя бы в малой степени отпечаток прежних ценностей». И, хотя, как подчеркивает Н.П. Медведев, этот процесс представляет собой закономерный элемент внутреннего механизма переоценки ценностей, как необходимого элемента модернизации, он может привести к утверждению в обществе новой системы ценностей лишь при условии наличия группы лиц, способных воодушевить и активизировать народ на замену одной системы ценностей другой.

Решить эту задачу под силу интеллигенции как определенном типе личности, которая включает в себя не только высокий уровень образованности, но и высокий уровень нравственности, способность улавливать и развивать основные тенденции общественного развития, «понимать окружающее, действительность, свое положение и своего народа».

Следует отметить, что при таком подходе интеллигенция рассматривается как синоним интеллигентности. Отсюда интеллигентность не может быть представлена как монополия какого-либо (пусть даже и образованного социального слоя) на интеллектуальное осмысление внешнего мира, ибо «нет такой человеческой деятельности, из которой можно было бы исключить всякое интеллектуальное вмешательство», а некое интегральное выражение качественной определенности индивида. В этом смысле интеллигентность может быть присуща и представителям образованного слоя - интеллигенции, но не может быть сведена только к нему.

http://superinf.ru/view_helpstud.php?id=3739