МУЗЫКА ВО ЛЬДУ: ПОСЛЕДНЯЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ 

Владимир Ермаков

С чего начать? (Ох уж эта дурная привычка к риторическим вопросам…) Начну с чистосердечного признания… Если угодно, сочтите этот текст формальным заявлением о явке с повинной.

Сейчас, соберусь с духом, и… вот: признаюсь, что считаю себя русским интеллигентом и готов принять на себя моральную ответственность за все происходящее в мире, от коррупции в Урюпинске до оттепели на полюсе… Вам смешно? А я всерьез.

Интеллигентности имманентна самокритичность, и потому в другое время истинному интеллигенту титуловать себя интеллигентом было невозможно по определению. Так же, как, скажем, нельзя провозгласить себя умным человеком и тем самым не отрекомендоваться полным идиотом. Декларировать свою интеллигентность значило совершить семантическое самоубийство и разоблачить себя как самозванца. Обстоятельства переменились. И если наивная претензия на умность по-прежнему вызывает злорадные смешки, то сколь угодно обоснованная заявка на интеллигентность сегодня провоцирует злобные насмешки и агрессивную реакцию. Что такое интеллигенция? Это интеллектуальное меньшинство, которое (в отличие от национальных и сексуальных меньшинств) в современном мире не вправе рассчитывать на признание своих прав и тем более преимуществ.

Подозрение интеллигенции в злонамеренности и зловредности не вчера зародилось и не вдруг проявилось. Эта порочная традиция уходит вглубь времен… Когда вожди ошибались в своих решениях, наказывались те, кто первыми понимали ошибочность их решений. Когда все обездоленные покорно склонялись перед судьбой, поднявшие голову становились козлами отпущения. Эта линия прослеживается от охоты на волхвов и гонений на скоморохов до черносотенных погромов и травли инакомыслящих. Иметь свое мнение всегда было сомнительным преимуществом интеллигента. В критических обстоятельствах власть исстари натравливала не рассуждающую толпу на задумчивых одиночек, чтобы тем верней повязать всех стыдом и страхом. Вся полнота власти оставалась за государственными и общественными деятелями, а за все последствия их недальновидной политики отвечала интеллигенция – мягкотелая, либеральная, гнилая… в конце концов – вшивая. Последним словом заклеймили наивных идеалистов большевики, использовавшие самозабвенное стремление интеллигенции к социальной справедливости для захвата власти.

Сомнение интеллигенции в своем праве на истину столь же свойственно ее сущности, как и врожденная любовь к правде. Большую и лучшую часть этого парадоксального сословия всегда составляют его обличители. Наиболее радикальным критиком и наивысшим авторитетом русской интеллигенции был яснополянский гений Лев Толстой. Пожалуй, именно в нем русская мысль достигла онтологической полноты и надломилась под собственной тяжестью. Максимальная концентрация ума и совести претворяется в нем в этический максимализм, повернутый встречь вектору времени. Покаяние философской гордыни прозвучало на весь мир как призыв к опрощению. Уничижение паки гордости… Эта экзистенциальная установка определила глубоко ошибочную стратегию на отказ от истории и возвращение в миф. Выходцы из народа, разночинцы, потянулись душой вспять, в темное царство роевой общности и сермяжной правды. В зеркале русской революции интеллигенция увидела свое идеальное отражение – как некую искомую соборную личность… померещилось; нечистый попутал.

Саморастрата элиты исстари была проклятием русской жизни. Начало мятежному духу было положено… Бог весть, когда. Может быть, с Расколом. От пламенного слова протопопа Аввакума зачалась великая литература, ставшая литургией русской интеллигенции. От его смертного костра занялась трагическая традиция приносить себя в жертву идеалу. С каким-то мазохистским упоением неуемные умы бились лбом в капитальные стены, раздували из каждой искры пламя мятежа – и сгорали от чахотки во глубине сибирских руд. Находя утешение в Евангелие от Иоанна: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. Александр Герцен, крестный отец русской интеллигенции, бил в колокол и звал к топору. Александр Блок призывал интеллигенцию забыть о себе и слушать музыку революции. Он был уверен: кто платит, тот и заказывает музыку. Увы. Борис Пастернак на опыте узнал, что все наоборот: кто заказывал музыку, тот за нее и заплатит. В поэме «Высокая болезнь», оглядываясь на события революции, он свидетельствует крушение народнических иллюзий:

А сзади, в зареве легенд,
Дурак, герой, интеллигент
В огне декретов и реклам
Горел во славу темной силы,
Что потихоньку по углам
Его с усмешкой поносила
За подвиг, если не за то,
Что дважды два не сразу сто.

Безответная любовь к народу выходила интеллигенции боком. Все издержки революции списывались на ее врагов. А на эту роль прямо-таки напрашивались интеллигенты, так и не сумевшие научиться растворяться в народе без остатка. В остатке, выдававшем инородное тело, чувствовался неистребимый дух инакомыслия. Чтобы выветрить его из коммунальной жизни, интеллигентов арестовывали и расстреливали, высылали вон и ссылали в глушь, перевоспитывали физическим трудом и стирали в лагерную пыль…

Казалось, что интеллигенция, как и кулачество, обречена как чуждый класс. Лишь война приостановила процесс ее искоренения. Оказалось, из книжных мальчиков выходят неплохие солдаты и отличные офицеры. Традиция самопожертвования была востребована на фронте и в тылу. Творческая интеллигенция поднимала моральный дух народа. Техническая интеллигенция создавала лучшее в мире оружие для сражающейся армии. А когда государству понадобилась атомная бомба, стало ясно, что без строптивых умников тут никак не обойтись. А физикам, чтобы они работали в полную силу, нужны лирики. Нужна своя среда, которую составляют врачи и учителя, философы и филологи, актеры и режиссеры, музыканты и поэты. Среда, способная к регенерации творческой атмосферы. Теоретики марксизма, не находящие для интеллигенции места в схоластической схеме классов, скрепя сердце признали за ней ограниченный статус прослойки. Феномен оттепели в конечном счете сводится к началу нового вольномыслия на закваске старого свободолюбия. Лед подтаял, и музыка воскресла. Интеллигенция возрождалась из пепла и восставала из лагерной пыли. Интеллигенция множилась в числе и единилась в деле. Интеллигенция втягивала в круг своего влияния все новые и новые массы людей, не желавших быть человеческой массой. Благодаря этому процессу жизнь в СССР в 60-е годы стала светлее, легче и богаче чем когда-либо прежде.

Но вампиризм власти и конформизм массы свели на нет кумулятивный эффект творческого горения, охватившего прослойку. В атмосфере застоя энтузиазм задохнулся и оптимизм выдохся. Перестройка, замышленная как обновление коммунистического идеала, выявила его полное отсутствие. Что было дальше? Циничное использование прослойки в качестве прокладки между властью и народом в критические дни русской государственности. Авторитет элиты понадобился лишь для того, чтобы убедить народ в необходимости и неизбежности лишений, сопутствующих реформе. Может быть, власть на этом этапе и впрямь хотела как лучше, но вышло как всегда… Все выгоды реформы оказались на счетах номенклатуры, а все издержки были списаны на интеллигенцию. Недолго музыка играла…

Этого испытания интеллигенция не выдержала. Степень ее разочарования в себе оказалась прямо пропорциональна степени общественного унижения. Среда распалась. От интеллигенции в массовом порядке отошли те, кто составлял ее критическую массу. Элита прослойки на европейский манер переписалась в интеллектуалы. Творческие союзы впали в коллапс. Энергичные люди устремились в средний класс. Оставшиеся на бюджете работники умственного труда готовы хоть сейчас перейти на положение госслужащих. Никто не хочет носить на себе позорное клеймо интеллигента. Последняя интеллигенция занята самоедством и переживанием своего исторического поражения.

Русская цивилизация, утратившая чувство аутентичности, в начале нового тысячелетия оказалась на распутье. Главный вопрос в том, какая парадигма будет признана основой национального менталитета: этическая или прагматическая? Что важнее для процветания страны и благоденствия народа: презумпция правды или предпочтение пользы? Интеллигенция – тот слой, где происходит критическая рефлексия нации над основными проблемами своего существования. Без этой неустанной и неуемной работы духа все грезы о величии нации не более чем мечты соборного идиота. Этой задачей обусловлен особый статус интеллигенции в обществе. Сергей Сергеевич Аверинцев, духовный лидер последней генерации русской интеллигенции, в интервью журналу «Континент» сформулировал эту задачу так: Особую обязанность интеллигента я вижу вот в чем: ему платят за то, что он занимается работой мысли, и он обязан делать это дело как следует, непрерывно подыскивая возражения самому себе и борясь за возможно большую степень свободы своей мысли от своих собственных личных и групповых предубеждений, травм, аффектов, не говоря уже о социальном заказе. Поэтому тот, кто занят мыслью, должен хотя бы в моменты мышления ощущать себя вне игры. Это означает обязанность распознавать собственные эмоции и отличать их от мыслей. Уклонение интеллигенции от своего нелегкого удела безнравственно, а отлучение – катастрофично. Когда интеллигенция сливается с властью в державном экстазе, народ брошен на произвол истории. Когда интеллигенция уходит в народ страдать и рыдать о его судьбе, власть, оставленная без присмотра, дичает и вырождается в тиранию. Когда интеллигенция не исполняет своего призвания, нация вырождается.

Последняя русская интеллигенция доживает свой век в провинции. Я встречаю ее неизвестных героев, сохранивших верность мысли и свободу совести, не на пирах и парадах, а в сентиментальных прогулках по городу. Я узнаю их по меланхолической отрешенности от злобы дня и погруженности в свои сомнения. Я чувствую свою сопричастность к их судьбе и повторяю про себя строчки Бориса Пастернака:

Мы были музыкой во льду.
Я говорю про всю среду,
С которой я имел в виду
Сойти со сцены, и сойду.

Возвышенные и немножко смешные, они отличаются от прочих рассеянностью задумчивого взора и незавершенностью встречного жеста. Их жизнь на закате, но мне кажется, что на них ложится легкий отсвет иного, незакатного света. Достоинство, с которым они переносят несчастье своей ненужности, надежнее всех дипломов свидетельствует их интеллигентность. Их гложет не зависть к успеху, а тоска по смыслу.

Если это наша последняя интеллигенция, значит, русская идея исчерпала себя, и скоро конец отечественной истории…

Пепел Аввакума стучит в мое сердце.

9 июля 2007 года 

http://www.oryol.ru/material.php?id=11118