КРУТОЙ ПОСЕВ

Юрий Гиренко

Во избежание недопониманий и обманутых ожиданий, подчеркиваю: у меня нет намерения писать историю Петра Великого. Петровская эпоха - один из самых критически важных периодов русской истории, а потому изучать ее можно бесконечно. А мы с вами поговорим только об одном ее аспекте, касаясь всего прочего только постольку, поскольку это требуется для понимания истоков и смысла русской интеллигенции.

Дело закрыто

Царь Петр Алексеевич, по собственной воле превратившийся в императора Петра I, вошел в историю как великий преобразователь. Хотя большая часть его подвигов и преступлений имеет отношение не к преобразованию, а к продолжению. Петр продолжал то, что делали его дед Михаил, отец Алексей, старший брат Федор и старшая сестра Софья.

Бросающиеся в глаза отличия в стиле и темпераменте не должны обманывать: Петр достроил социально-политическую структуру, которую кропотливо возводили предыдущие Романовы - от Филарета до Федора-младшего (не забудем также царевну-правительницу Софью с князем Василием Голицыным). Наверное, если бы Федор Алексеевич был покрепче здоровьем и не умер в 20 с небольшим лет, а процарствовал еще лет 20, то обошелся бы без петровских резкостей. И процесс шел бы помедленнее. Но направление было бы тем же самым.

Как уже говорилось в предыдущем тексте, Романовы стремились полностью подчинить элиты самодержавному государству. Потенциальные противовесы царской власти тем или иным способом исключались из политического оборота. И Петр в этом был верен традиции.

Романовы старались подчинить церковь государству и прекратить неконтролируемые государством религиозные практики. Петр церковь "дожал". Как и Алексей, он выступал в роли защитника официального православия и гонителя раскольников. Причем, выступал весьма энергично и жестко - не зря в старообрядческом фольклоре именно Петр стал воплощением антихриста.

Полностью уничтожить старообрядчество, впрочем, не удалось и Петру. Однако окончательно маргинализировать его, загнать в северную и восточную глушь, он сумел. Это очень облегчило жизнь официальной церкви, но царь не для нее старался.

Ему, как и предыдущим русским царям, нужна была церковь сильная, но послушная. Которая не будет возражать, если ободрать колокола на пушки, благословит любые царские решения и никогда не выступит против царской власти. Поэтому, устраняя врагов церкви, Петр одновременно подминал под себя саму церковь.

Этот процесс завершился ликвидацией патриаршества и созданием Святейшего Синода. То есть, присоединением церкви к государству на правах министерства. Церковь смирилась не без некоторого внутреннего смущения, но и без особого сопротивления. С этого момента и до 1917 года она перестала быть самостоятельным субъектом общественно-политической жизни. Да и культурное значение церкви сильно поубавилось…

Петр продолжил и антиаристократическую политику первых Романовых. Ущемление родовитой знати в ущерб худородным (а то и безродным), но верным происходило на протяжении всего

XVII века. Главные "дельцы" романовской Московии - Морозов, Милославский, Ртищев, Ордин-Нащокин, Матвеев и т.д. - сплошь были выходцами из неродовитого дворянства. При Петре рекрутирование в дворянские ряды энергичных выходцев из низших сословий, а также иноземцев разных званий, приобрело массовый характер.

Петр уравнял всех дворян между собой и обязал их служить престолу. Тем самым он аристократию просто прекратил. Теперь у одного дворянина перед другими могло быть только одно реальное преимущество - близость к трону. Она означала богатство и силу. Она делала "счастья баловня безродного" Меншикова светлейшим князем и генералиссимусом. А царская немилость могла ввергнуть в ничтожество сколь угодно родовитого боярина - как, например, князя Василия Голицына. Так что, выбор для дворян был очевиден: или быть опорой трона, или не быть ничем.

Несколько сложнее обстоит дело с "бизнесом". Романовы опасались роста буржуазии и всячески старались не дать мещанству вновь захватить инициативу, как в 1612 году. Петр "торговым людям" и промышленникам покровительствовал. Но это кажущееся различие. Царское покровительство не означало, что мещане по своему статусу приравнены - или даже приближены - к дворянам.

Петр сдержал буржуазию, укрепив крепостничество. Он дал возможность некоторым из купцов и промышленников процветать, благодаря крепостному праву. Для какого-нибудь Демидова гораздо проще было строить заводы, используя крепостных, чем нанимая свободных работников на рынке. Царь дал им такую возможность, создав категорию "заводских". Одновременно происходило строительство казенных мануфактур - где работали опять же крепостные.

Решение было остроумным и эффективным - в краткосрочном плане. Вместо того, чтобы долго ждать, когда сработает "невидимая рука рынка", Петр добился немедленного результата. При этом, не допустив буржуазию на верхушку социальной пирамиды. Кроме того, "второе издание крепостничества" подрезало буржуазии крылья, поставив ее в жесткую экономическую зависимость от государства. В результате набирать силу, достаточную для самостоятельного рывка в политическое пространство, русскому мещанству пришлось лет на сто дольше.

Ну и, разумеется, Петр был продолжателем главного дела своих предков: Филарет, Михаил, Алексей, Федор и Софья прилагали все силы, чтобы сделать государственную машину мощной и эффективной. И Петр занимался тем же самым… Впрочем, вот здесь он действительно был преобразователем.

Государственное строительство в допетровской Московии было неторопливым, осторожным, можно сказать, вкрадчивым. Петра такая методика не устраивала. В создании военно-бюрократической машины он не стал следовать политике предков.

Цель оставалась прежней - сила и эффективность. Но проводить перемены медленно и осторожно Петр не мог и не хотел. Свою империю он сделал сам и своими методами.

Гнездо Петрово

Петр Алексеевич Романов - царь Петр I, император Петр Великий - был уникальной личностью. Не менее уникальной, чем Наполеон, Цезарь или Александр Македонский. Таких людей - один на миллиард. Пожалуй, к счастью для рода человеческого.

Лидер такого рода не желает видеть окружающую действительность такой, какой она была к его приходу. У него свое понимание того, как все должно быть. И достаточно силы и воли, чтобы перекроить реальность по своему усмотрению. Правда, результат всегда оказывается не таким, каким его планируют "демиурги". Так было и с Александром, и с Цезарем, и с Наполеоном - и с Петром Великим.

Петр хотел построить государство, которое было бы богатым, могущественным и рационально устроенным. У него еще в молодости сформировалось общее представление о том, как достичь желаемого результата.

Главным делом жизни Петра I было строительство государственной машины, которая была бы всеобъемлющей, эффективной и надежной. Усилия, которые прилагались в этом направлении его предками, Петр полагал недостаточными. Быстро отчаявшись реформировать военно-бюрократическую машину, доставшуюся ему по наследству, он предпочел ее сломать и сделать новую. Точнее, сначала сделать новую, параллельную предыдущим, а потом старую поломать.

Для Петра, как и для других "вождей-демиургов", самым естественным путем был путь простых решений. Его не устраивало, как работает доставшееся ему государство. Он огляделся вокруг и увидел, что в Европе такие проблемы решать научились. И, не впадая в рефлексии, стал брать готовые образцы, натягивая их на общественный организм. Если организм в "доспехи" не втискивался, не чинясь, рубил выступающие части - будь то бороды, головы или какие еще члены тела.

Титул "Отца Отечества", дарованный ему сенатом на закате царствования, Петр получил по праву. Он изнасиловал страну, которая родила от него империю. И, вытягивая из родины-матери все соки, поставил дитя на ноги.

Дитя получилось странное, поскольку отец был соткан из противоречий. Образованность и невежество. Новаторство и варварство. Простота и деспотизм. Разгульные нравы и рациональность мыслей. Взбалмошность и упорство… Почему он получился таким - от природы ли, под влиянием ли жизненных обстоятельств - не наш вопрос. Важно, что противоречивость натуры царя-преобразователя сполна сказалась на плодах его трудов.

Дитятко удалось в отца. В нем соединились дикость и порядок. Для родных осин оно было и своим до боли, и чужим до жути. Оно было предельно жестким. Но с большим "походом". Гибкости у государственного механизма новорожденной империи было не больше, чем у ее отца-основателя. Зато это платье было "на вырост", и внутри него можно было позволять себе очень многое. "Суровость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения" - эта максима наилучшим образом характеризует соотношение формального и неформального начал русской государственности имперских времен.

Может быть, именно поэтому дитя получилось довольно живучее. Во всяком случае, на 200 лет его хватило. Изначально искусственная конструкция довольно быстро адаптировалась к чужому климату. Азиатская неторопливость сплелась с европейской энергией. Восточная хитрость - с западной рассудочностью. Бездушное право - с человеческой подлостью…

Не забудем также, что мешать империи развиваться в направлении, заданном Петром, было некому. До поры. Приближению которой, кстати, способствовал сам Петр - как своими институциональными решениями, так и своим стремлением "в Европу прорубить окно".

Зерна и плевелы

Как уже было сказано выше, Петр не изобретал государственные механизмы - он заимствовал готовые образцы в Европе. Для того чтобы эти образцы заработали на русской почве, нужны были люди, знакомые с европейской культурой. Одними иностранными специалистами, которых Петр активно привлекал к себе на службу, тут было не обойтись. И царь с присущей ему энергией занялся форсированной вестернизацией своих дворян.

Мы все со школьной скамьи знаем, что "Петр прорубил окно в Европу". Многим поколениям российских, советских и опять российских школьников рассказывают, что именно этим он придал мощный импульс прогрессу (или, если хотите, модернизации) страны. Отказ от "затхлой старины" в пользу "передового Запада" трактуется как главная заслуга царя-реформатора.

Не все историки, однако, согласны с такой оценкой. Начиная с Н.М. Карамзина, в русской историографии существует и противоположное мнение: "прорубив окно" на Запад и отбросив собственную традицию, Петр нарушил нормальное течение русской жизни. И заложил фундамент последующих наших проблем и бедствий…

Оставляя в стороне (пока) борьбу почвенников и западников, отметим, что самой заметной - именно "самой заметной", а не "самой важной" - чертой петровских преобразований стало появление в России значительного числа носителей европейской культуры. Петр нуждался отнюдь не в философах - ему нужны были инженеры, моряки, артиллеристы, администраторы, офицеры… В общем, практики - "технологи", используя современный термин. Он получил их в требуемых количествах - но не только их.

Русские дворяне - и родовитые, и безродные - бросились жадно осваивать западные достижения. Лихорадочная торопливость, с которой Петр добивался от своих дворян приобщения к Европе, способствовала тому, что русские потребляли европейский опыт поверхностно и неразборчиво.

Приобщение к Европе изменило облик страны - то есть, прежде всего, облик ее дворянской элиты. Презрение к "старине" и мода на все западное соединились с культивировавшимися еще до Петра чертами - раболепием и спесью. Все это парадоксальным образом сочеталось с кодексом честной службы, также активно внедрявшимся Петром и предполагавшим верность и храбрость.

В этом нагромождении разношерстных клочков противоречивых традиций европейский лоск выполнял функцию ниток, стягивающих лоскутное одеяло. Лоск был по большей части наружным - европейское платье и даже знание какого-нибудь из иностранных языков не превращало русского барина в настоящего европейца.

Однако важно, что именно западная культура стала официально одобряемой, а иммунитет от неприемлемых для системы веяний был ослаблен. Так что, вслед за научно-техническими достижениями и парижскими модами, на русских просторах начали гулять и европейские политические идеи… А в Европе, между тем, начиналась эпоха Просвещения.

Однако прежде, чем просветительские идеи получили хождение в России, произошли политические события, внесшие в облик русской элиты дополнительные штрихи, немаловажные в процессе становления интеллигенции.

Между Первым и Второй

Петр I царствовал долго, но прожил немного. Он стал номинальным царем в 10 лет, почти полновластным самодержцем в 17 и неограниченным властителем в 22. А в 53 года умер, неожиданно для всех, включая себя.

Петр придумал новый механизм преемственности власти, дав себе право определить наследника по собственному усмотрению. Но вот определиться с преемником не успел. Можно было бы счесть случайностью, что в предсмертной записке император написал только: "Отдайте все…". Ведь могло же ему хватить еще пары минут, чтобы написать чье-то имя?

Если только он знал, чье имя хочет написать. Как уже говорилось выше, в созданной Петром системе значительную роль играл произвол самодержца, что неизбежно создавало элемент хаоса, удержать который в узде мог только очень сильный владыка. После смерти Петра Великого таких не было. И верхушка дворянской элиты кинулась искать замену почившему гиганту. Не забывая при этом о своих интересах: достойный наследник Петра мог в очередной раз прошерстить верхи, а этого не хотелось ни родовитым, ни безродным вельможам.

Поэтому в первые пять послепетровских лет было опробовано два варианта режима "самодержавие без самодержца".

Первый - царь и временщик. Когда есть формальный монарх и реальный узурпатор. Таковым оказался ближайший сподвижник покойного государя - светлейший князь А.Д. Меншиков. Опираясь на гвардию, он усадил на трон петровскую вдову Екатерину, а после ее смерти - Петра II, малолетнего внука первого императора.

Но первенство Меншикова не было признано другими высшими вельможами. Опасаясь его превращения из временщика в полновластного монарха, как то бывало в первых двух "Римах", они (опять же, опираясь на гвардию) свергли узурпатора и сослали его в зауральский городок Березов.

В дело пошел второй вариант - олигархический. При юном царе правил Верховный тайный совет, составленный из самых влиятельных сановников. Когда же Петр

II неожиданно умер в 15-летнем возрасте, "верховники" попытались юридически закрепить свое главенство. Пригласив на престол племянницу Петра I, давно покинувшую Россию Анну Ивановну, олигархи обусловили ее воцарение специальными письменными "Кондициями".

И снова вперед выступила гвардия: по инициативе и при поддержке гвардейцев, Анна отказалась от "Кондиций" ("разодрала" - то есть, собственноручно уничтожила подписанный документ) и стала править самодержавно.

Таким образом, у дворянской верхушки не получилось стать аристократией. Для этого она была слишком сильно привязана к государству. И не пользовалась достаточным авторитетом у собратьев по сословию: не видело дворянство в своих самых успешных представителях людей, достойных высшей власти и доверия.

Настоящим авангардом дворянского сословия стала лейб-гвардия. Именно она решала судьбы власти в 1725, 1727, 1728, 1730, 1740, 1741, 1762 годах. Что характерно: гвардия определяла, кому отдать власть, но ни разу не попыталась сама стать властью. В XVII столетии служилое дворянство напрочь отучилось от политической самостоятельности, а потому и теперь не желало рисковать.

Гвардия - шире, все дворянство - предпочитало быть не донором, а реципиентом социальных и экономических благ. И соискатели престола спешили заручиться гвардейской поддержкой, давая деньги, земли и привилегии тем, кто говорил решающее слово в борьбе за власть. Непосредственные участники переворотов получали свои бонусы (например, "лейб-кампанцы", приведшие на трон Елизавету, дочь Петра I и Екатерины I).

Но получали не только они! Все самодержцы XVIII века старались упрочить лидирующее общественное положение дворян, защищая их привилегии от любых посягательств. Вершиной политики улещивания высшего сословия стал "Манифест о вольности дворянской" 18 февраля 1762 года, освободивший дворян от обязательной государственной службы.

Все это породило и укрепило в дворянском обществе две важнейшие черты. С одной стороны - незыблемую убежденность в собственном значении и праве на привилегированное положение. С другой - общую безответственность. Гвардейцам, силой менявшим русских монархов, было, по большому счету, все равно, кто из претендентов лучше. Они свое получали при любом исходе.

Такое сочетание черт легко могло бы превратить дворянство из опоры самодержавия в самую опасную для монархии силу. Сознание исключительности и безответственности очень благоприятно для развития отщепенского сознания. Нужна была лишь соответствующая идеология.

Во времена гвардейских переворотов таковой не было. Но полвека спустя она появилась.

Екатеринины дары

Со времен Лжедмитрия в России не было самодержца, имевшего меньше прав на престол, чем Екатерина II. Ее никто не называл преемницей, она не имела никакой кровной связи с династией, ее не избирал Земский собор. Кроме того, она не только свергла законного царя - своего мужа Петра III, избранного в наследники императрицей Елизаветой, но и не допустила к власти собственного сына Павла, к которому по понятиям того времени должна была перейти власть в случае смерти Петра.

Екатерина была настоящей самозванкой, а потому нуждалась в сильных шагах по укреплению своей легитимности. Поэтому она продолжила прежнюю политику подкармливания дворян; поэтому крайне жестко реагировала на любую угрозу своей власти; поэтому постоянно вела войны, доказывающие силу и патриотизм новой царицы.

Самое же, пожалуй, существенное: Екатерина сделала инструментом своей легитимации продолжение петровской линии на "открытие Европы". Родившаяся и выросшая в Центральной Европе в разгар Века Просвещения, дочь мелкого германского фюрста сама была достаточно восприимчива к идеям. И активно способствовала усвоению их своими новыми подданными.

Дети и внуки петровских дворян новую западническую волну восприняли не с не меньшим энтузиазмом, чем их деды и отцы. Тем более что Екатерина, в отличие от Петра, интересовалась преимущественно не инженерией и военным делом, а изящной словесностью и философией. Приобщаться же к гуманитарной мысли было проще и менее обременительно, чем к точным наукам.

Так в России появилось "вольтерьянство". Речь не столько об идеях Вольтера, сколько о распространившейся с его легкой руки манере вольно мыслить и рассуждать обо всем на свете, ни к чему не относясь всерьез. Такая манера, позволяющая слыть "современными", не утруждая себя глубокими размышлениями и чрезмерным чтением, очень понравилась русской знати. И повысила авторитет монархини, принесшей в нашу страну такую приятную легкость, позволявшую каждому барину чувствовать себя европейцем.

Екатерина успешно использовала для легитимации своего правления концепцию "просвещенного абсолютизма". Это, впрочем, не мешало ей бдительно стоять на страже самодержавия, в чем имели возможность убедиться и депутаты "уложенных комиссий", и пугачевцы, и украинцы, и поляки, и некоторые особо искренние последователи идей Просвещения.

Хотя таковых было немного. Для большей части "екатерининских орлов" вольтерьянство было всего лишь ни к чему не обязывающей модой, никак не влиявшей на их социальное поведение. Чтение Плутарха и Монтескье никак не мешало русскому барину пороть и продавать своих крепостных, не помышляя о государственных преобразованиях. Рассуждения об античных добродетелях и о грядущем господстве Разума были для него всего лишь развлечением.

Однако со временем у легкомысленных отцов выросли дети. Некоторые из которых приняли забавные идеи вполне всерьез.

Предварительные итоги

Итак. В течение XVIII столетия с русским обществом случилось три вещи, которые обусловили появление в следующем веке нашего "героя" - интеллигенции.

Первое - унификация социального строя. Петр I довел до логического завершения дело своих предшественников, полностью устранив из общественной жизни аристократию и церковь, создав большие препятствия на пути становления буржуазии, а также построив мощную военно-бюрократическую машину. Элитой осталось одно только служилое дворянство.

Второе - разложение самого дворянства. Пока не полное и не окончательное, но неуклонное. Этика служения, без которой дворянство утрачивает свой raison d’etre, в период гвардейских переворотов была сильно подорвана.

Третье - вестернизация. Петр "прорубил окно в Европу", а Екатерина способствовала проникновению через это окно идей, не вполне сочетающихся со спокойным существованием самодержавной монархии.

Неудивительно, что к концу века в России оформилась довольно заметная категория людей, имеющих основания считать себя частью привилегированной элиты, не чувствующих своей принадлежности к системе, исповедующих идеи, не сочетающиеся с официальной доктриной государства.

Тем не менее, до рождения интеллигенции оставалась еще четверть века. До того, как от "образованного класса" отделились образованные отщепенцы, на арену вышел сам образованный класс. Вот только удержаться на ней не смог. Посев XVIII века дал всходы - по большей части, сорные.

http://www.liberty.ru/columns/Reakcionnye-refleksii/Krutoj-posev