КОНЦЕПТ «ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ» 

Кирнозе З.И.

Концепт «интеллигентность», происходя от латинского корня intelligo, приобрел особенно русское значение и наполнение. В западноевропейских и русских словарях до конца XIX века вместо интеллигенции и интеллигентности присутствует «интеллектуализм» -«специальный термин, обозначающий воззрение, признающее первенствующее значение за умом, интеллектом»[1] . Между тем интеллигентность выходит за рамки этого понятия, обрастая дополнительным смыслом, включающим также совестливость, деликатность, способность к самоограничению, чувство ответственности за общественные интересы. Характерным типом русского интеллигента был А. П. Чехов, сочетавший твердость убеждений с природным тактом, мягкостью, самоотверженностью. Его поездка на Сахалин с целью облегчения участи заключенных, его бескорыстная врачебная деятельность, даже предсмертное наставление сестре Марии Павловне -«помогай бедным» - проявление интеллигентности в самом высоком смысле. Эти же свойства А. П. Чехов ценил в современниках и отразил во многих своих героях. Летом 1892 года, борясь в деревне с голодом и с холерой, он оставляет запись о том, что «интеллигенция работает шибко, не щадя ни живота, ни денег: я вижу ее каждый день и умиляюсь». В статье А. К. Дживелегова отмечается, что слово «интеллигенция», пущенное в оборот писателем, редактором и издателем журнала «Библиотека для чтения» в 60-е годы XIX века П. Д. Бо-борыкиным, являет собой особую общественную группу, состоящую из представителей умственного труда, нужных обществу и не нуждающихся в меценатстве[2]. По мысли Ю. М. Лотмана, «интеллигенция - это не только оппозиция. Но и чувство вины и перед теми, кто больше страдает («меньшим братом»), и перед теми, кто сильнее, и проч. Как оппозиционность может быть направлена во все стороны, так и чувство вины может быть ориентировано по-всякому. (...) именно сочетание оппозиционности ко всему и чувства вины перед всем, бунта против всего и смирения перед всем создает тот специфический русский комплекс, который мы напрасно искали бы на Западе», «...интеллигенция - гибрид щегольства и религиозности, кокетства и жертвы, избранничества и самоотвержения. Подчеркивая какую-либо одну сторону, мы теряем специфику. Именно с этой «обоюдностью» связаны и героические взлеты, и жалкие падения русской интеллигенции на разных витках ее трагической истории»[3].

Представление о необходимости интеллигенции обществу и о ее внутренней независимости составляет главный круг концепта, включающий его генезис (от образованного дворянства или из образованной части третьего сословия - менее затронутых буржуазным меркантилизмом), а главное, ориентированного на роль либерального идеолога. Русская интеллигенция всегда стремилась сообщить свое мнение широким общественным кругам. До 1917 года в России к интеллигентам причисляли прежде всего гуманитариев -врачей, педагогов, писателей, артистов, адвокатов... Духовенство, кадровые военные и даже инженеры интеллигентами обычно не назывались, хотя к ним могли быть причислены и люди не столь высокообразованные, но самостоятельно мыслящие, тянущиеся к свету. «Писатели-деревенщики» вывели целую плеяду таких «сельских интеллигентов».

С другой стороны, интеллигентность - это нерешительность, непрактичность, нерациональность - свойства, которые могут расцениваться как социально негативные. Для философа-историка, участника сборника «Вехи» (1909) Петра Струве интеллигентность - специфически русское явление, а интеллигенция - деструктивная общественная группировка, разрушающая всякий государственный порядок и обреченная либо на переход в интеллектуалы, либо на исчезновение.

Эти особенности интеллигенции и интеллигентности вызывали и продолжают вызывать острые споры. Идущие от шестидесятников XIX века к шестидесятникам XX столетия, а затем и к нашим дням разногласия о роли интеллигенции и достоинствах интеллигентности особенно обострились в советскую эпоху.

В оценке В. И. Ленина, интеллигенция «не есть самостоятельный экономический класс и не представляет поэтому никакой самостоятельной политической силы»[4]. Эти же мысли, выраженные в еще более жесткой форме, повторяет И. Сталин, у которого «интеллигенция не играет самостоятельной роли» и может быть сильна, только если соединится с рабочим классом. Если она идет против рабочего класса, она превращается в ничто», поскольку сама она является «прослойкой, а не классом» (И. В. Сталин, «Вопросы ленинизма»).

Пренебрежительное и настороженное отношение к интеллигенции со стороны советской власти сказалось в стремлении одновременно ее и приручить, и унизить. А. М. Горький заклеймил интеллигенцию в статьях и в романе «Жизнь Клима Самгина».

В концепте «интеллигентность» советской поры сосуществуют почтение, жалость и даже легкое презрение, рождаемые из исторического контекста и порождающие словосочетания вроде «гнилого интеллигента», «мягкотелого интеллигента», «интеллигентщины».

Сдержанно-негативные оценки интеллигентности присутствуют и в энциклопедических словарях советской эпохи, где признание численного роста образованных людей, особенно в сфере науки и техники, фактически приравнивает интеллигенцию к интеллектуалам. Лишаясь собственной роли, объявляясь «золотым фондом партии и государства», интеллигенция из концепта превратилась в понятие.

Подробно концепт «интеллигентность» рассмотрен Ю. С. Степановым, предложившим дальнюю историю термина и концепта, социологическую характеристику и связь понятия «интеллигенция» с концептом русской духовной жизни XIX и XX веков. В статье Ю. С. Степанова при определении «интеллигентности» особо выделяется такое свойство, как тревога, ставшее «во французской культуре именно почти термином inquitude «беспокойство», но тем не менее не похожее на русское, восходящее к Московской Руси «духовное странничество»[5]. Это «духовное странничество» - чрезвычайно удачно найденный исторический и ментальный слой концепта «интеллигенция». «Живучи на Руси, - заметил современный писатель, - нельзя не путешествовать хотя бы туда-сюда; иначе чего доброго кажется, что и не на Руси живешь... И в дорогу без оглядки - айда, ребята, узнавать-выяснять, кому на Руси жить хорошо, а вот нам-то что-то почему-то плоховато». И странствуют «правдоискатели от сохи» («со-шлися и заспорили»), «преждевременно интеллигентный Радищев, или почти через двести лет интеллигентный Веничка», или «герои-посланцы Платонова», потому что «изволите видеть, но нет этой пропасти между русской интеллигенцией (если только не обзывать ее «об-разованщиной» и не отчислять по разряду злокозненных инородцев) - и русским народом. Надо ли объяснять, какой «этой» пропасти? Не надо - нету ее, и все тут...» (В. Ерофеев, «Москва - Петушки»).

В перестроечное и постперестроечное время в обстановке информационной свободы вновь расширяется поле концепта, в чем не-

малую роль сыграли такие интеллигенты, как А. Д. Сахаров или Д. С. Лихачев. И в условиях первоначального накопления капитала, усиления роли олигархов даже в разговорной речи постоянно употребляется «интеллигентность» в положительном смысле в противовес «неинтеллигентности» - голому, бессовестному расчету, наглому нажиму, меркантилизму.

Концепт «интеллигентность» (интеллигент) остается одним из главных в русской ментальное™, живущей в контексте таких концептов, как «совесть», «любовь», «вера», «тоска», «соборность».

Русская концептосфера представляет собой набор концептов и констант, определяемый особенностями их сцепления. Ее функционирование приводит к постоянному возникновению и взаимоналожению концептов. При сравнении русской концептосферы с культурными мирами других европейских народов в ней выявляются значимые несовпадения, зияния и лакуны, обусловливающие и затрудняющие межкультурную коммуникацию.

1. См .: Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза, И. А. Ефрона: т. XIII. СПб., 1894.

2. См .: Энциклопедический словарь Гранат, 1913, 7-е изд.

3. Ю. М. Лотман. Письма / Сост., подготовка текста, вступ. статья и коммент. Б. Ф. Егорова. М., 1997, с. 628-629.

4. В. И. Ленин. Собр. соч. 4-е изд., т. 11, с. 343.

5. См .: Ю. С. Степанов. Константы. Словарь русской культуры... с. 610-628. 

http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/m_komm/02.php