Я ХОЧУ БЫТЬ ИНТЕЛЛИГЕНТОМ! — А Я НЕТ!

Аркадий Васильевич Соколов  

Результаты диалогов с постсоветским студенчеством

Скверная репутация у постсоветского поколения молодежи. Жестокий ­С. С. Говорухин в своей книге «Великая криминальная революция» изрек ужасный приговор: «Растет новое — ­глупое, необразованное, воровское племя. Растет нация рабов. Удел ее в конечном счете — служить иностранцам»[1]. Об этом поколении говорят как о «безна­дежном», «пожертвованном», печальной оши­бке суровой отечественной исто­рии. ­Выдающийся политолог-прогнозист ­А. С. Панарин с болью душевной констатировал: «деморализация и дезориентация молодого поколения несомненны»; «духовная атмосфера порождает активистов не созидания, а разрушения, разложения и растления»[2]. Действительно, полистав антологию молодых российских писателей[3], невольно призадумаешься над ­выводом решительного критика постмодернизма А. А. Труфанова: современная молодежь —  «полностью потерянное поколение» (курс.автора)[4].

Социологические исследования усугубляют печаль. Например: «в атмосфере агрессивного натиска антикультуры формируются новые поколения российских граждан, чье сознание заражено бациллами примитивного потребительства, поклонения чужим идолам, пренебрежением к национальным ценностям»[5]; «можно говорить о духовно-нравственной маргинализации молодежи, прогнозировать дальнейший рост бездуховности, безнравственности и аморальности в молодежной среде»[6]. Расхожие упреки и обвинения проникли на страницы вузовских учебников, где студентам предъявляют их пороки, а именно:

социальная апатия — уход из политической и общественной жизни, разо­чарование в политических партиях, недоверие к власти, распространение ме­­мещанских, семейно-эгоистических настроений;

кризис нравственных ценностей, отказ от правды, честности, совестливости, любви, дружбы как основы отношений между людьми;

падение престижа честного труда, дозволенность недобросовестности, обмана, цинизма, эксплуатации, насилия;

рост потребительских настроений, проявляющийся в росте материальных вожделений, эгоизма, пренебрежении духовными ценностями, дегуманизации отношений между людьми[7].

Невозможно отрицать, что перечисленные, мягко говоря, негативные явления действительно имеют место в молодежной массе. Особенно тревожит духовно-нравственный уровень студенчества — грядущего поколения российской элиты. Если в студенческой среде на самом деле преобладают «активисты разрушения, разложения и растления», то сбудется предсказание социолога В. Н. Шубкина: «Социальный и моральный климат в стране изменится не в лучшую сторону, когда нынешние студенты станут элитой общества. Общество будет более прагматичным, более жестоким и циничным, более лживым и беспощадным к слабым»[8].

Другой лидер социологической науки — В. А. Ядов, осмысливая в 2005 году «вероятный сценарий исторической миссии молодых», предсказывает: «…прагматически ориентированные из молодых поколений смогут плавно встроиться в структуры власти, бизнеса, масс-медиа и пр., тогда как „идейным“ для этого недостанет их социального и символического ресурса. С учетом миросистемных процессов это означает высокую вероятность того, что новые поколения прагматиков вынуждены будут продолжать трансформации российских социальных институтов в прозападном направлении»[9].

Получается пессимистический вывод: России грозит утрата национальной жизнеспособности. Что имеется в виду? Национальная жизнеспособность — это «комплексная характеристика, отражающая способность общества (нации, государства) адекватно отвечать на внешние и внутренние вызовы и в конечном счете определяющая его положение в миросистеме и служащая критерием эффективности развития соответствующих стран»[10]. Жизнеспособность нации предопределяют четыре потенциала: человеческий, экономический, геополитический, историко-культурный. Решающее значение имеет человеческий потенциал, который «интегрально характеризует человеческие ресурсы общества как субъекта собственного воспроизводства и развития». Ясно, что молодое поколение России — это и есть тот челове­ческий потенциал, от которого зависит ее жизнеспособность в наступившем столетии. Именно этот потенциал, как показывают цитированные высказывания, катастрофически падает в постсоветской России, в результате чего ­оказалась под угрозой жизнеспособность нации.

Возникает, однако, вопрос: кто виноват в деградации российского человеческого потенциала? Американские империалисты или коварные сионисты? Нет, конечно. Виноваты старшие поколения, умудренные жизненным опытом отцы и деды. Разложение и растление нынешней молодежи на совести властителей дум 60–80-х годов, советской интеллигенции, возжелавшей гласности и демократии, придумавшей приватизацию и ваучеризацию, ввергшей страну в системный, то есть всеобщий, кризис. Но виноватые вдруг исчезли. В наши дни культурная элита заявляет: «Цикл существования интеллигенции закончился. Она выполнила свои задачи настолько блестяще, что самоликвидировалась за ненадобностью»[11]. Теперь бывшие интеллигенты, деды и отцы, промотавшие советскую державу, сурово обличают своих «потерянных» детей и внуков.

На долю последних остаются две альтернативы: либо, продолжая дело своих отцов, беспечно разбазаривать оставшееся наследие, не думая о жизнеспособности нации, либо взять на себя тяжелый и неблагодарный труд по преодолению завещанного предками системного кризиса. Вторая альтернатива, разумеется, требует больших умственных и нравственных усилий, поэтому без самоотверженной и мужественной интеллигенции не обойтись. А где ее взять, если она «самоликвидировалась за ненадобностью»? А может быть, кое-какие ростки интеллигентности еще сохранились? Ясно, что новое поколение интеллигенции можно обнаружить только в студенческих аудиториях. Несколько заостряя формулировки, скажу так: будущее России зависит от того, в каком качестве выступит на исторической арене постсоветское студенчество — в роли могильщика или в роли спасителя страны.

Конечно, жесткой причинно-следственной зависимости здесь нет. Прав Ю. А. Левада, утверждая: «Претенциозно пошлые лозунги типа „Молодежь — наше будущее!“ фальшивы. На деле „наше“ (общества) будущее — это то, что сделают с бывшими молодыми социальные институты и обстоятельства»[12]. Но он прав лишь частично, потому что сбрасывает со счетов собственную активность, собственную пассионарность молодого поколения. И уж совсем не прав маститый социолог, когда пишет, что «никакие, сколь угодно обстоятельные данные о настроениях, ценностях, установках сегодняшних молодых людей не могут приоткрыть нам картину «завтрашнего» общества, если останется неясным, в какие социальные рамки выльются интересы и энергия молодых» (с. 244–245). Дело в том, что интересы и энергия молодых не просто «выливаются» в имеющиеся «социальные рамки», то есть в унаследованные от старших поколений социальные структуры, подобно вину, наполняющему старую емкость, а способны деформировать, разрушать и создавать «рамки» по собственному своему усмотрению. Поэтому обязательно нужно изучать настроения, ценности и установки молодежи, чтобы будущее не казалось таинственным и мрачным.

Не хочется верить смертным приговорам, несмотря на авторитетность их авторов. На мой взгляд, они страдают умозрительностью и поверхностностью, основаны на грубых аналогиях между постсоветской Россией и постиндустриальным Западом и поэтому нуждаются в теоретической и эмпирической верификации. Мое недоверие к поспешным обвинительным заключениям подкрепил опыт личного общения, опыт диалогов с постсоветским поколением студенчества, то есть с мо­лодыми людьми, родившимися после 1980 года. Обнаружились три, по-моему, немаловажных факта.

Во-первых, студенты подвергают свое поколение еще более сокрушительной критике, чем профессионально сдержанные социологи. Например: «В своих сверстниках нахожу очень много отрицательных черт. Жадные, завистливые, эгоцентричные, этот список можно продолжать бесконечно. Я очень разочарована в своем поколении, в нем нет ни капли человеческого. На первом месте деньги, все ради денег, мать родную продадут. Им наплевать на других, по трупам пройдут ради своей цели. У меня ухудшается настроение, когда кто-либо заводит речь о моем поколении» (Н. И.)[13]. Впоследствии выяснилось, что эту точку зрения разделяют не менее четверти студентов.

Во-вторых, добрая половина участников диалогов протестует против огульного отнесения своего поколения к разряду «потерянных», «развращенных», «бездуховных», «жестоких» и т. д.: «Многие взрослые считают, что нам нужны только гулянки, дискотеки, секс, наркотики, сигареты и выпивка. Неверно это. Время бесцельной, легкой жизни прошло. Мы учимся, развиваемся интеллектуально, ставим перед собой цели и пытаемся их достичь. Не скажу, что все такие, но нас большинство» (А. П.). В том, что есть «множество тусовщиков, которым, кроме клубов, ничего не надо», по мнению студентов, виновата школа, где можно услышать от учителя: «Сволочи, лентяи, как я вас всех ненавижу!» (А. М.). В качестве аргумента предлагался обширный перечень положительных качеств, свойственных лучшим представителям молодого поколения. (Об этих качествах социологи молодежи почему-то упоминают вскользь, не акцентируя их в той же мере, как отрицательные качества и формы девиантного поведения — наркомания, алкоголизм, преступность, проституция, суицид.)

В-третьих, в интеллектуальной элите студенчества обнаруживается гордое ­самосознание, включающее идею своей исторической значимости, возможно, мессианства. «Именно наше поколение сможет вывести Великую Русь из стагнации, из всевозможных экономических кризисов и вернуть ей былую мощь» (В. Ж.). «В силу социальных и экономических причин в настоящее время наблюдается снижение планки нравственных устоев нашего общества. Вместе с тем формируется поколение, более демократичное и свободное в своих суждениях. Поэтому проблема интеллигенции особенно актуальна в наши дни. Очень хочется верить, что все-таки наступит возрождение великой российской интеллигенции и наше поколение сыграет в нем решающую роль» (Т. М.). Невольно проникаешься уважением к первокурснику, провоз­гласившему следующую «декларацию»: 1) Молодежь не только объект социализации, но и субъект активного исторического действия, ее место не за кулисами, а на авансцене истории. 2) Молодежные проблемы — это не столько проблемы самой молодежи, сколько общенациональные, общегосударственные проблемы, ибо от их разрешения зависит будущее страны. 3) Социальный прогресс определяется не столько благоразумным консерватизмом старшего поколения, сколько страстным, неукротимым новаторством молодости» (Е. Ч.).

Невозможно поверить, что приведенные высказывания принадлежат роковым «погубителям России». С другой стороны, можно усомниться в том, что эти прекрасные речи глубоко продуманы и прочувствованы задорными ораторами. Отсюда — замысел настоящих диалогов. Что интересного и нового в этом замысле? Ни в социологии, ни в ювенологии молодежь вообще и студенчество в частности никогда не рассматривались в аспекте интеллигентности. Интеллигентность — важнейшее социально-культурное качество не только личности, но и национального человеческого потенциала, потому что именно интеллигентность характеризует образованность, творческие способности и этическое сознание, ценностные ориентации и мотивации поведения субъекта. Если на школьной скамье формируется «глупое, необразованное, воровское племя», то об интеллигентности нужно забыть. Не очевидны готовность выпускников высшей школы к выполнению социально-культурных функций, традиционно присущих русской интеллигенции, их ощущение ответственности за судьбу отечества. Наконец, совершенно неясно, образуют ли эти выпускники новое поколение русской интеллигенции, преемственно связанное с другими поколениями, или появится особое «приватизированное капиталом» поколение, чуждое интеллигентским традициям. Короче говоря, имеется немало весьма серьезных вопросов к будущим «могильщикам» или «спасителям» нашей Родины. Поскольку невозможно спросить сразу обо всем, ограничимся одним, но критически важным вопросом: кто предпочтительней для вас в качестве идеального образца — интеллигент или интеллектуал?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно определить понятия «интеллигентность» и «интеллектуальность», ибо человека делает интеллигентом или интеллектуалом обладание качествами интеллигентности или интеллектуальности. Сопоставительный анализ бытующих в литературе трактовок[14] привел нас к следующим формулам интеллигентности и интеллектуальности. Формула интеллигентности читается так: интеллигентность — интегральное качество личности, включающее на уровне, соответствующем определенному поколению интеллигенции, образованность, креативность (творческий потенциал), этическое самоопределение (этос). Поколение интеллигенции — историческая общность, характеризующаяся типичными для нее мировоззрением, этическими идеалами, ценностными ориентациями, социально-психологическим складом. Смена поколений интеллигенции означает смену культурно-исторических эпох и, соответственно, эталонов образованности, креативности, нравственности. Ясно, что во времена Петра Первого эти эталоны выглядели иначе, чем в эпоху Серебряного века или сталинского тоталитаризма.

Для каждого поколения интеллигенции свойственны свои исторически обусловленные нормы этического самоопределения. В этих нормах выражаются: направленность личности — альтруизм или эгоизм; отношение к оппонентам (агрессивность) — толерантность (терпимость) или насилие; отношение к культуре — благоговейное почитание или потребительская эксплуатация. Этическое самоопределение интеллигента должно включать: а) альтруизм, б) толерантность, в) благоговение перед культурой. Уточним эти понятия.

Альтруизм понимается как ощущение ответственности за благополучие не только свое собственное и своих близких, но и других людей, общества, человечества в целом. Академик Н. Н. Моисеев в качестве отличительной особенности интеллигентных людей называл «разумный альтруизм», непримиримость к «несправедливости и бедам общественного бытия», способность «подняться над узкими личностными интересами, интересами той или иной группы, способность думать над тем, что их непосредственно не касается»[15]. Альтруистический этос включает признание равенства (равноценности) и братства людей, ощущение потреб­ности в других людях и братской любви к ним.

Толерантность (ненасилие) — межнаучное понятие, принятое в политологии, этике, культурологии, психологии[16]. При рассмотрении интеллигентности толерантность понимается как «способность индивида без возражений и противодействия воспринимать отличающиеся от его собственных мнения, образ жизни, характер поведения и какие-либо иные особенности других индивидов»[17], как отказ от насилия и «отрицание принуждения как способа взаимодействия человека с миром, природой, другими людьми»[18]. Д. С.  Лихачев подчеркивал: «Интеллигенты — это люди, исполненные духа терпимости к чужим ценностям, уважения к другим… Интеллигента можно узнать по отсутствию в нем агрессивности, подозрительности, комплекса собственной неполноценности, по мягкости поведения. Агрессивен только полуинтеллигент, теряющий себя в шаманизме „массовой культуры“»[19]. Отсюда следует, что интеллигент не может быть тираном и деспотом ни в частной жизни, ни в политике. Толерантность несовместима с деспотизмом, авторитаризмом, не говоря уже о тоталитаризме.

Благоговение перед культурой представляет собой, с одной стороны, самоидентификацию с национальной культурой и ощущение бремени культурного наследия, то есть осознание личной ответственности за сохранение культурных ценностей предков; с другой стороны, почитание культурных памятников других стран и народов в качестве общечеловеческого достояния. Интеллигентный человек относится к произведениям культуры как к безусловной и абсолютной ценности, а ни в коем случае не как к утилитарному средству. Сущность такого отношения хорошо выражает книжное слово «благоговение», которое В. И. Даль толковал как «смесь страха и уважения, смирения и покорности», а современные словари определяют как «глубокое почтение, уважение, преклонение»[20]. Юридическим выражением интеллигентского благоговения перед культурой может служить «Декларация прав культуры», разработанная академиком Д. С. Лихачевым[21]. Получаем, что исходная формула интеллигентности описывает интеллигента-гуманиста, этическое самоопределение которого включает альтруизм + ненасилие + благоговение перед культурой. Эта формула соответствует дефиниции: интеллигент — образованный и творческий человек с гуманистическимэтосом.

Аналогично можно построить исходную формулу интеллектуальности, главное отличие которой от формулы интеллигентности заключается в том, что этиче­ское самоопределение (этос) имеет иное содержание, ибо интеллектуалы, согласно словарным дефинициям, руководствуются разумом, а не эмоциями и чувствами (значит, им чужды моральные эмоции сострадания, привязанности, благоговения, чувства совести и стыда). Место альтруизма в формуле интеллектуальности занимает эгоизм, место толерантности — интолерантность (нетерпимость), практикующая насильственные методы по принципу «Цель оправдывает средства», вместо благоговения перед культурой — потребительское использование ее в качестве вспомогательного средства или источника комфорта и развлечения. В связи с этим интеллектуалу свойственны культурная индифферентность, готовность адаптироваться к любой культурной среде, отказ от самоидентификации с определенной национальной культурой. Получается этическая противоположность интеллигента-гуманиста — интеллектуал-технократ, этическое самоопределение которого характеризуют эгоизм + насилие + потребительское отношение к культуре. Этой фигуре соответствует дефиниция: интеллектуал — образованный и творческий человек с технократическимэтосом. Таким образом, в наши дни противостоят друг другу два этических идеала: интеллигент-гуманист и интеллектуал-технократ.

Неудивительно, что многим интеллектуалам присущи деспотизм, жестокость, цинизм, но справедливости ради нужно отметить привлекательные качества типичных интеллектуалов, мастеров своего дела, а не «просветителей и учителей ­жизни»:

— профессионализм высокого класса, целенаправленное приобретение знаний и постоянное повышение своей квалифи­кации;

— развитое технократическое мышление, ориентированное на эффективность производства и достижение успеха;

— чувство независимости и самодостаточности, гарантированное личными достоинствами и талантами;

— критическое восприятие утопиче­ских проектов и демагогических обещаний, антидогматичность, здоровый скептицизм;

— стремление руководствоваться здравым смыслом и трезвым расчетом, а не эмоциями милосердия, жалости, сочувствия, часто противоречащим интересам дела и др.

Мне думается, что не случайно апокрифическая литература рисует Иуду как самого смышленого, предприимчивого и здравомыслящего из учеников Христа[22], но эти качества не делают апостола-предателя представителем античной интеллигенции. Теперь, уяснив исходные понятия, перейдем к результатам диалогов с постсоветским студенчеством.

В первом диалоге участвовали студенты-первокурсники Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов. Четырем потокам, включавшим в общей сложности двести пятьдесят человек, были прочитаны две лекции, посвященные различным интерпретациям интеллигенции и формуле интеллигентности. Затем последовали два семинара, на которых обсуждались вопросы: кто интеллигент? кто интеллектуал? каковы социальные функции интеллигенции? каковы роль интеллигенции в истории России и вероятное будущее русской интеллигенции? После того, как была достигнута уверенность, что студенты правильно ориентируются в различных трактовках интеллигенции, в учебных группах было проведено индивидуальное письменное интервью, названное «Мой интеллектуально-этический идеал». Респондентам были предложены следующие вопросы:

1. Какой интеллигентский образ вы предпочитаете: нигилист, народник, террорист-революционер, советский интеллигент, интеллектуал, постсоветский интеллигент-гуманист в виде образованного человека с больной совестью? Поясните мотивы вашего выбора.

2. Кого бы вы предпочли в качестве спутника жизни: постсоветского интеллигента-гуманиста, интеллектуала или простого хорошего человека? Аргументируйте ваш выбор.

3.    Кем бы вы хотели видеть ваших детей: интеллигентами, интеллектуалами или ни теми, ни другими. Поясните ответ.

Были признаны пригодными для обработки и заслуживающими внимания двести двенадцать письменных интервью. Должен признаться, что полученные результаты оказались во многом неожиданными и озадачивающими. Количественно они выглядят следующим образом:

Первый вопрос. Как и предполагалось, образы террориста-революционера и советского интеллигента не пользовались популярностью: только 4 % опрошенных отдали им свои голоса. О советском интеллигенте было сказано, что он «человек простой, с ним легко общаться и он поможет в тяжелую минуту», а террористы привлекали тем, что они «героические романтики» и «с ними не скучно». Можно сделать вывод, что эти образы идеалами служить не могут.

Оправдалось и предположение о том, что большинство студентов предпочтут идеального интеллигента-гуманиста: действительно, 37 % признали его «идеалом, к которому должен стремиться каждый из нас», «нравственной опорой общества», «поборником справедливости и добра», «наиболее приближенным к гармонии и совершенству» и т. п. Отмечалось, что «общество, не имеющее в своем составе интеллигентов, не может считаться цивилизованным», что наряду с «высокой духовностью» идеальный современный интеллигент должен быть «экономически самостоятелен», уметь «вписаться в рыночную экономику», хотя деньги для него «не цель, а средство». Если позволительно ранжировать интеллектуально-этические идеалы современного студенчества, то наибольший рейтинг получил образ интеллигента-гуманиста. На втором месте оказался его антипод — интеллектуал западного образца, получивший 23 % го­лосов.

Интеллектуал привлекателен целеустремленностью, способностью «победоносно выйти из любой проблемной ситуации, блеснув умом и унизив оппонентов». Он эгоист, но вместе с тем лидер, ведущий за собой пассивную массу, волевой организатор, двигатель общественного прогресса. Примечателен нарисованный студенткой М. В. словесный портрет идеального интеллектуала, поэтически названного «космократ». «Космократы — это новая элита, чье превосходство базируется на комбинации образования, интеллекта и амбициозности. Это высокооплачиваемые и независимые дети глобализации. Космократ свободно говорит на нескольких языках, он начинает свое образование в России, продолжает в Кембридже и заканчивает в Гарварде. Его ничто не удерживает в какой-либо одной стране, свой патриотизм он рассматривает через призму эгоизма и гордится той страной, в которой он процветает. Но это ни в коем случае не человек с низкой духовностью, он мыслит самостоятельно, смело высказывает свое мнение и не подвержен модным увлечениям. Он ярый противник показной роскоши без духовного содержания. Космократы — люди нового формата, рассчитанного на XXI век — век новой цивили­зации».

Появление «космократических» взглядов в современной студенческой среде не удивительно и легко объяснимо. Удивительна и трудно объяснима реабилитация идеалов нигилистов и народников, казалось бы, давно осмеянных и позабытых. В многоликой среде постсоветской молодежи обнаружились, так сказать, неонигилисты и неонародники. 23 % (почти четверть опрошенных!) заявили о своих симпатиях к нигилизму, и еще 13 % предпочли идеологию народничества. Чем они аргументировали свой выбор?

Нигилист типа Базарова привлекает тем, что он «свободно, независимо мыслит», «говорит, что думает», «не скован предрассудками, свободно ведет себя в любом обществе», «все подвергает сомнению, ничего не принимает за правду, если это не доказано». Как выразился один студент, «нигилист — это человек передовых взглядов, который строит свой собственный мир на обломках старого» (А. Л.). А вот суждение одной девушки: «Я выбрала нигилиста, потому что в настоящее время нельзя верить практически никому и ничему, потому что сейчас очень много людей эгоистичных, корыстных, ищущих во всем свою выгоду. Нигилист же — человек честный и не поддается обману» (А. С.). Неонародники — молодые романтики с невостребованным альтруистическим потенциалом. Им близки сверстники, студенты позапрошлого века, «ощущавшие свой долг перед народом и стремившиеся его отдать», и они полагают, что «если бы сейчас было больше студентов-народников, то наша студенческая жизнь была бы содержательней».

Итак, можно констатировать, что в сознании современного студенчества соседствуют четыре интеллектуально-этических идеала. Между ними нет четких водоразделов. Особенно близки этически окрашенные образы интеллигента-гуманиста и неонародника. Примат сильного и независимого интеллекта присущ идеализированному интеллектуалу и неонигилисту. Думаю, что простоты ради можно объединить тяготеющие друг к другу идеалы и оперировать применительно к современному студенчеству двумя идеальными образами: Интеллигент и Интеллектуал. Ответы на остальные вопросы письменного интервью подтвердили правомерность такого объединения, поскольку неонародники называли себя интеллигентами, а неонигилисты чаще всего (правда, не всегда) относили себя к интеллектуалам. Обратим внимание на то, что количество сторонников каждого из обобщенных идеалов практически одинаково: 50 % интеллигентов и 46 % интеллектуалов[23].

Второй и третий вопросы нашего интервью были рассчитаны не на самоидентификацию, а на абстрактную оценку интеллектуально-этических ценностей. Оказалось, что в качестве спутника жизни приоритетом пользуется не совестливый интеллигент и не предприимчивый интеллектуал, а простой хороший человек. Его предпочли 45 % юношей и девушек; 33 % назвали интеллигента; 22 % — интеллек­туала.

Аргументы в пользу первого: «мне не нужен интеллектуальный человек, а нужен добрый и хороший, с которым я буду находиться в полной гармонии», «простой человек не будет умничать, а будет думать о семье», «главное — душа и характер, а интеллект вторичен, не хочу, чтобы мой муж был излишне интеллигентен», «конечно, у простого человека будут и отрицательные черты, но главное, чтобы они не доминировали», «я буду сама себя обеспечивать и выберу по любви». Интеллигент привлекает «богатой духовностью, искренностью, честностью, порядочностью и ответственностью», «он будет стимулировать мое духовное совершенствование, с ним всегда будет интересно», «он многому научит меня и детей», «его ум и труд должны обеспечивать семью, но деньги не должны быть главной целью в жизни».

Интеллектуал импонирует девушкам следующими качествами: «рядом с ним я буду обеспеченной и защищенной, за ним — как за каменной стеной», «мне будет интересно находиться рядом с человеком, который постоянно развивается, налаживает связи, полностью выкладывается на любимой работе», при этом «нужно, чтобы в нем была капелька простого человека, с которым можно разговаривать по душам и просто любить его». Очевидно, что интеллектуалов выбирали не уверенные в себе и малоамбициозные личности, и таких оказалось менее четверти респондентов. Три четверти готовы к жизненной борьбе и хотели бы иметь рядом либо интеллектуально и нравственно развитого партнера, с которым «всегда интересно», либо непритязательного, но доброго и трудолюбивого семьянина, хорошую хозяйку дома, обеспечивающую уют и комфорт мужу-интеллектуалу.

Для первокурсников в возрасте семнадцати-восемнадцати лет вопрос о воспитании будущих детей оказался довольно трудным. 36 % фактически уклонились от определенного ответа, ограничившись формулой «я позабочусь об их здоровье и образовании, а свой путь в жизни они выберут сами, как пожелают». 26 % будущих родителей хотели бы, чтобы их дети пополнили стан интеллектуалов. Они пишут: «хочу, чтобы они ни в чем не нуждались, чтобы они хорошо устроились в жизни», «нужно объяснить им цену деньгам, объяснить, что такое жестокость и что порой придется выбирать личные интересы вопреки общественным», «миром будут править сверхэгоисты, поэтому дети мои пусть будут сильны и выносливы, как интеллектуалы, и духовно развиты, как интеллигенты». Пальма первенства, правда, с небольшим преимуществом (38 %), досталась интеллигентам. «Мои дети должны быть лучше меня, — пишет одна девушка,— они должны любить природу, культуру и быть творческими людьми». По мнению большинства, их интеллигентные дети будут «умные и образованные, гуманные и неравнодушные», они «обеспечат мир и процветание на Земле». Вместе с тем родители не забывают о материальном благополучии и, «ставя во главу угла не материальные, а духовные ценности», тем не менее допускают «эгоизм в малых дозах».

Князь Христос как этический идеал — тема второго диалога, в котором приняли участие не первокурсники, а студенты четвертого-пятого курсов Университета культуры и искусств (125 человек в общей сложности) и 56 студентов второго курса Гуманитарного университета проф­союзов. Тему подсказала демонстрация в 2004 году телевизионного сериала ­«Идиот», пробудившая интерес к роману Ф. М. Достоевского. Оказалось, что более половины студентов хорошо знают его содержание, видели отечественные экранизации, некоторые упомянули об одноименном фильме А. Куросавы и картине Б. Бертолуччи «Конформист», снятой по мотивам романа. Остальные заявили, что уловили общую идею, и никто не признался в незнакомстве с романом. Таким образом, предпосылки для содержательного обсуждения были налицо.

Как известно, «Идиот» имеет среди литературоведов репутацию романа-за­гадки[24]. Роман посвящен отношениям человека с Богом. Поэтому он переполнен христианской символикой, скрытыми цитатами из Священного писания, аллегориями, духовными поисками и открытиями великого писателя и мыслителя[25]. Достоевского мучила двойственность природы Христа — божественной и человеческой, тайна воскресения, то есть победы над смертью, он пытался понять суть любви, сострадания, страсти и тайну блаженства нищих духом, кротких, милостивых, изгнанных за правду. Конечно, для студентов нашего времени богословско-метафизическая проблематика романа не актуальна, но этическое самоопределение князя Мышкина, или Князя Христа, как его именовал автор в своих черновиках, многих не оставило равнодушными.

Основной замысел романа, по мнению большинства участников диалогов, состоял в ответе на вопрос: может ли в современном обществе появиться «положительно прекрасный» человек, и что должен представлять собой этот идеал? Достоевский отвечает на этот вопрос определенно: идеальный человек должен быть христоподобен. Студенты уточняют: «Мышкин — весь альтруизм, в нем нет ни капли эгоизма, он полон симпатии, сострадания, любви ко всем без исключения людям» (М. Л.); «Мышкин должен исцелять пораженные эгоизмом души» (Л. Н.). Вместе с тем некоторые пессимисты, ­ссылаясь на трагический финал романа, приходят к выводу, что идеальный человек, «стараясь спасти людей, обостряет противоречия и сеет страдания, а не радость» (Е. С.). Другие возражают: «Считаю роман оптимистическим, так как люди, общаясь с князем, становились добрее и чище» (Е. Т.). Несомненно, молодые люди довольно отчетливо уловили мысль Достоевского, что «положительно идеальный» герой должен быть христоподобен, но осталось неясным, принимают ли они сами Князя Христа в качестве своего личного этического идеала. Чтобы уяснить этические ориентации участников диалога, им были предложены три вопроса:

1. Актуален ли роман Ф. М. Достоев­ского «Идиот» сегодня?

2. Встречали ли вы людей, похожих на князя Мышкина?

3. Хотели бы вы, чтобы ваши дети были похожи на князя Мышкина?

Опрос показал, что суждения разных студенческих групп очень близко совпадают, поэтому мы не стали их дифференцировать ни по специальностям, ни по возрасту, а объединили в общие массивы.

Первый вопрос можно интерпретировать так: признание актуальности романа не обязательно означает принятие образа князя Мышкина в качестве этического идеала, а есть свидетельство потребности современной молодежи в каких-то этических идеалах; отказ признать идеи Достоевского актуальными означает незаинтересованность в этической проблематике. В актуальности романа усомнилось всего лишь 7,2 % студентов, заметивших: «Роман прекрасен, он написан гениальным писателем, но сегодня это всего лишь роман XIX века, интересный историкам литературы» (А. П.); «Таким людям, как Мышкин, нечего делать в XXI веке, они мало чем могут нам помочь в реальной жизни» (А. И.); «Роман устарел, так как изменились идеалы и нравственные ценности» (М. Л.) и  т. д.

Подавляющее большинство убеждено, что «Роман более чем актуален» (И. Б.); «Мышкин необходим в наше время» (А. Х.); «Это бессмертное произведение» (А. Л.); «В романе много мудрых и прекрасных советов; если мы будем помнить их, наша жизнь станет радостнее и полнее» (А. С.); «Роман помогает нам приобрести хоть малую долю тех качеств, которые есть у Мышкина» (Ю. Т.); «Он раскрывает суть общечеловеческих ценностей» (И. Г.). Решительно отвергается тезис о старомодности романа: «Категорически не согласна, что роман устарел» (Е. М.); «В последние годы все больше молодежи тянется к роману» (Ю. Ц.); «Только снаружи кажется, что мы далеко ушли от времени Достоевского, на самом деле это ил­люзия» (А. Л.); «Роман опередил свое время, он более актуален в наши дни, чем в XIX веке» (Е. Т.) и т. п.

Можно подытожить процитированные высказывания следующим образом: роман актуален, потому что молодежи постсоветской России нужны этические и эстетические идеалы. Второй и третий вопрос позволяют понять, чем привлекательны эти идеалы.

Ответы на второй вопрос распределились следующим образом:

57 % сообщили, что им не приходилось встречаться с людьми, подобными князю Мышкину. Настроенные менее скептически добавляли: «пока не довелось», «надеюсь, что когда-нибудь встречу», а убежденные скептики (они преобладали) категорически утверждали: «Не верю в существование таких людей» (Н. Л.); «Нормальный человек не может быть таким, как Мышкин» (Т. Ф.); «Мышкин — идеал, его встретить нельзя» (В. К.); «Мышкин — герой позапрошлого, а не нашего века» (А. П.); «В XXI веке таких людей не будет, так как они не выживут в его бешеном темпе» (А. И.); «Если бы встретила, мне его было бы жаль, потому что он не сможет выжить в нашем „обществе волков“» (Е. Г.) и т. п.

43 % ответили, что им известно несколько человек, напоминающих по своим нравственным качествам идеального Князя Христа. Никто не сказал, что знает немало подобных людей, обычно приводились один-два примера. Упоминались отличающиеся «незлобивостью и детской открытостью» истово верующие христиане и священнослужители, «глядя на которых осознаешь свою безнравственность, свой эгоизм и искренне сожалеешь об этом» (А. М.). Иногда назывались родственники — «бабушка, способная противостоять всему миру ради справедливости и правды, всем помогать и всех утешать» (А. П.), мама, «источник чистой, светлой, красивой, идущей из самого сердца родительской любви» (Ю. М.). Отрадно, что чаще всего вспоминались друзья и подруги, сверстники и современники наших студентов: «Внимательный, добрый, участливый человек, готов во всем оправдывать людей, не считает себя лучше других и уважительно прислушивается к слову и мысли собеседников» (Ю. Г.); «Честные люди с чувством собственного достоинства, скромные, эстетически развитые, интеллигентные» (В. К.); «Она светится своей чистотой, при общении с нею получаешь заряд положительной энергии» (Е. Г.); «Человек, открытый для каждого, готовый помочь, даже жертвуя своими интересами» (А. М.); «Люди бескорыстные, видят в человеке прекрасное, а не недостатки его» (О. З.); «Жаль, что сейчас таких людей мало, ведь на них держится мир» (С. М.) и др.

Очевидно, что скептики, не отрицая потребность в этическом идеале, отказываются признать христоподобного Мышкина в этом качестве, а для их оппонентов образ Мышкина — идеал «положительно прекрасного человека», необходимый в условиях постсоветской России. Характерно признание: «Мышкин для меня идеал, кладезь интересных мыслей и добрых поступков. Справедливый и искренний, он помогает выбрать правильный путь» (Е. З.). Вместе с тем распространено сострадательно-снисходительное отношение к людям, подобным князю Мышкину: «Однажды мне встретилась девушка, которая выросла на художественной литературе, на наивных романах и отказывалась воспринимать окружающую ее суровую действительность. Я испытываю крайне противоречивые чувства по отношению к ней. С одной стороны, я ею восхищаюсь: это очень светлый и морально чистейший человек. С другой стороны, мне по-доброму жаль этого человечка за то, что она не такая, как все. Окружающие люди абсолютно ее не понимают и небрежно перешагивают через ее одинокую беззащитную личность, давя численным превосходством» (К. И.). Окончательную ясность в толкование Мышкина как воплощения этического идеала вносят ответы участников наших диалогов на третий вопрос. Количественно ответы распределились так:

— Мышкин, Князь Христос — подлинный идеал человека, и я хочу, чтобы мои дети были похожи на него — 16 %;

— кое-какие черты Мышкина я бы хотел видеть в своих детях — 60 %;

— я не хочу, чтобы мои дети уподоблялись князю Мышкину — 24 %.

Среди студентов, идеализирующих Князя Христа, много верующих: «Моя мечта, чтобы дети верили в Бога, имели бы чистые, простые души, способные светить всем людям» (Р. Г.); «Хочу, чтобы мои дети поняли, что доброта, красота, вера — это то, что всех нас спасет» (Е. С.); «Хочу, чтобы мои дети были добрее меня» (Е. Щ.). Религиозно нейтральные комментарии: «Все черты Мышкина, кроме болезни» (Е. Ц.); «Пусть мои дети любят мир и стремятся его улучшить» (И. К.); «Мышкин — воплощение интеллигентности» (Е. Р.).

Противоположную позицию занимают убежденные скептики: «Мышкин — идеал для романа, а не для жизни» (А. А.); «В наше время требуются иные идеалы» (В. К.). К ним присоединяются готовые к жизненной борьбе интеллектуалы: «Не хочу, чтобы мои дети были добрыми во вред себе» (М. Г.); «Мир похож на волчью тропу, и ты должен пройти по ней, оскалив зубы» (А. Л.); «Чтобы общество тебя не поглотило, нужно проявлять где-то сдержанность, в чем-то скрытность и стойкость, наряду с недоверием» (А. М.); «Очень добрым и мягким быть опасно» (Т. Ф.). Заботливые родители хотели бы уберечь свои чада от печальной судьбы абсолютного альтруиста: «Мышкин — человек со сложной судьбой, а мы хотим сделать жизнь своих детей хоть чуточку легче» (М. Л.); «Быть Мышкиным — значит страдать» (К. И.); «Хочу, чтобы мои дети получали удовольствие от жизни» (И. Ф.); «Хочу, чтобы мои дети были похожи прежде всего на меня, а потом уж на кого-то другого» (А. Ш.).

Большинство студентов (сто восемь человек из ста восьмидесяти) заняли промежуточную позицию: они хотели бы воспитать в своем ребенке некоторые качества «положительно прекрасного человека», но не копировать целиком его нравственный облик. Характерны рассуждения: «Если он полностью уподобится Мышкину, ему будет невыносимо жить в нашем мире, но без некоторых качеств Мышкина он будет душевно беден и некрасив» (Е. Б.); «Надо учиться постоять за себя, за свое мнение, за свою позицию. Тяжело быть человеком, который всех и все прощает. Таких людей, как правило, просто используют в корыстных целях, полагаясь на их доброту и прощение» (Е. А.).

Перечень привлекательных качеств, названных студентами, довольно велик. Почти всегда называются: доброта, простота, честность, детская чистота, сострадание. Упоминаются также отзывчивость, гуманность, кротость, непосредственность, душевная чуткость, понимание ­людей, интеллигентность, милосердие, тер­пимость к недостаткам людей, толе­рантность. Особенно ценится доброта: «В XXI веке доброта — большая редкость, хочу, чтобы мои дети были добрыми» (И. Л.); «Добрый человек непременно интеллигентный человек» (Р. Е.). При этом добавляется: «Добрые, но могли бы постоять за себя, чтобы никто не смел называть их идиотами за их доброту» (С. М.). Часто осуждается эгоизм: «Эгоисты всегда страдают от своего эгоизма и одиночества» (О. Г.); «Не хочу, чтобы мои дети были эгоистичными, закрытыми людьми» (Е. М.).

Один из юношей поделился своей педагогической программой: «Да, я хочу, чтобы мои дети были похожи на „идиота“, о котором поведал нам Достоевский. Ведь в слово „идиот“ автор вложил два смысла. Помимо того значения, в котором героя воспринимали окружающие, есть и другой смысл, ведь „идиот“ в переводе с греческого означает отдельный, частный человек. И именно такими я хочу видеть своих детей, отдельными, непохожими на основную массу людей, но непохожими в лучшую сторону. Я надеюсь, что смогу научить их отличать хорошее от плохого, положительное от негативного, воспитать в них грамотные эстетические интересы и привить им любовь к искусству. Я бы хотел, чтобы мои дети не только словом, но и реальными поступками несли добро в этот мир, и если понадобится, умели наказать зло, но только если это действительно зло» (Е. М.).

Письменные интервью были дополнены анкетным опросом. Без каких-либо пояснений мы обратились к студентам различных гуманитарных вузов Петербурга с просьбой ответить на четыре вопроса, используя заданные заранее варианты ответов. В опросе участвовало около семиста респондентов. Были получены следующие результаты:

1. Каково ваше отношение к интеллигенции?

А. Мои родители — интеллигентные люди, и я хочу быть интеллигентом — 65 %.

Б. Мои родители не интеллигентны, но я хочу быть интеллигентом —23 %.

В. Мои родители интеллигентны, но я не хочу быть интеллигентом — 5 %.

Г. Мои родители не интеллигентны, и я не хочу быть интеллигентом — 7 %.

2. Должны ли ваши дети быть интеллигентнее своих родителей?

А. Обязательно должны, и я буду всячески этому способствовать — 76,3 %.

Б. Совсем не обязательно, но, если захотят, пусть будут — 22, 2%.

В. Интеллигентность не лучшее качество в человеке, и незачем ее культивировать — 1,5 %.

3. Какие социальные функции выполняет интеллигенция в России?

А. Интеллигенция — ум, честь и совесть России — 64 %.

Б. Интеллигенция — это люди, занятые умственным трудом — 31 %.

В. Интеллигенция — бедствие и несчастье России — 5 %.

4. Какова, на ваш взгляд, судьба интеллигенции в постсоветской России?

А. Интеллигенция — сугубо русское явление, она всегда была, есть и будет в России — 14 %.

Б. Интеллигенция вырождается, ей нет места в постсоветской России — 12 %.

В. Каждый народ имеет свою интеллигенцию — 74 %.

Полученные ответы показывают, что постсоветские студенты в массе своей воспринимают интеллигентность как привлекательную ценность и хотели бы приобщиться к интеллигенции (доля потенциальных «неинтеллигентов» около 10 %). Две трети опрошенных связывают с интеллигентским званием выполнение духовно-этических функций, и только 5 % разделяют интеллигентофобскую позицию. Судя по распределению ответов на вопрос 4, научные споры о сугубо русской природе интеллигенции и возможности ее вырождения в постсоветской России мало волнуют гуманитарное студенчество.

Теперь вернемся к скандально-криминальным обвинениям в адрес постсоветской молодежи, прозвучавшим в начале статьи. Ведь не случайно авторитетные ученые и философы гневно клеймят порочных детей и внуков своих, предсказывая им судьбу могильщиков своего отечества. Должны же быть у них веские основания! Такими основаниями являются данные массовых социологических опросов молодежи, когда в общероссийских выборках соседствуют старшеклассники и учащиеся технических училищ, молодые рабочие и служащие, солдаты и студенты. Усредненные показатели интеллигентности и интеллектуальности оказываются удручающе низкими, поскольку студенчество составляет не более 10 % общего числа нынешней молодежи. Получается пресловутая «средняя температура по госпиталю», потому что не учитывается интеллектная (по уровню развития интеллекта) стратификация респондентов. Наши диалоги показали, что интеллект­ная стратификация имеет следующую структуру:

А. Интеллектный слой, как правило, студенты, сознательно и энергично стремящиеся к высшему образованию, рассматривая его и как терминальную, и как инструментальную жизненно важную ценность. Слой расколот на две по-разному этически ориентированные группы:

А. 1. Интеллектуалы, гуманистически и альтруистически ориентированные.

А. 2. Интеллигенты, ориентированные эгоистически-технократически.

Б. Неинтеллектная молодежная масса, не обладающая высокой образованностью, развитыми духовными интересами и не стремящаяся к ним. Особенно удручает сельская молодежь. Одна из сельских библиотекарей-заочниц написала: «Из двадцати девяти человек нашего класса лишь четверо учатся в вузах, несколько человек закончили училища, а остальные — как придется» (Е. Р.). Однако, добавлю от себя, некоторые из неинтеллектных молодых людей, особенно истово верующие, превосходят интеллектуальную элиту в этическом развитии.

В. Маргиналы — промежуточная прослойка между А и Б и между А. 1 и А. 2.

Может возникнуть опасение, что интеллектно-этический раскол постсоветской молодежи привел к отчуждению студентов, будущей культурной элиты общества, от остальной, менее интеллектно и культурно развитой молодежной массы. Данные опроса о предпочтительном спутнике жизни показывают, что это опасение безосновательно. Оказалось, что с «простым хорошим человеком» готовы связать свою судьбу 45% студентов и студенток. Значит, будущие интеллигенты и интеллектуалы не отрываются от массы сверстников, не стремятся замкнуться в своей среде, а видят полноценных партнеров в «хороших простых людях», непримиримо осуждая «плохих, аморальных» простых людей, как и «золотую молодежь» в собственной среде. Этот результат мне кажется очень важным. Подавляющее большинство населения отчуждено от высшего образования, имеет очень мало шансов войти в интеллектный слой, и это не может не сказаться на его нравственности. Снобистское пренебрежение со стороны умных и образованных молодых людей своими не столь умственно развитыми сверстниками способно усугубить морально-нравственный кризис, переживаемый Россией.

Результаты диалогов, изложенные в настоящей статье, позволяют усомниться в распространяемых в последнее время слухах об «уходе русской интеллигенции», о «перерождении интеллигентов в интеллектуалов», о «деинтеллигентизации российского общества». Происходит весьма сложный и противоречивый процесс трансформации поколения «отцов и матерей», воспитанных при советской власти в постсоветское поколение, где, я уверен, должны найти свое место и интеллигенты-гуманисты, и интеллектуалы-технократы.

[1]  Говорухин С. С. Великая криминальная революция. М., 1993. С. 83.

[2]  Панарин А. С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке. М., 1998. С. 150; 389.

[3] Денежкина и К^о. Антология прозы двадцатилетних. СПб.: ООО Изд-во «Лимбус Пресс», 2003. — 528 с.

[4] Труфанов А. А. Основы теории интеллигентности. Казань, 2002. С. 200.

[5] Веселов В. Р. Интеллигенция и народ: возвращение к старой теме // Интеллигенция XXI века: тенденции и трансформации: Материалы междунар. научно-теоретич. конф. Иваново, 2003. С. 42.

[6] Ильинский И. М. Молодежь и молодежная политика. Философия. История. Теория. М., 2001. С. 239.

[7] Волков Ю. Г. и др. Социология молодежи: Учеб. пособие. Ростов н. / Д.: Феникс, 2001.— 576 с.

[8]Шубкин В. Н. Молодое поколение в кризисном обществе // Куда идет Россия?.. Альтернативы общественного развития. М., 1995. С. 59.

[9] Ядов В. А. К вопросу об исторической миссии молодого поколения // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. М., 2005. С. 260.

[10]Заславская Т. И. Современное российское общество: Социальный механизм трансформации. М., 2004. С. 164.

[11]  Ерофеев В. Энциклопедия русской души. М., 2005. С. 246.

[12] Левада Ю. А. Заметки о проблеме поколений // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. М., 2005. С. 244.

[13] Нет возможности перечислить имена всех участников диалогов. Поэтому, цитируя то или иное суждение, буду ограничиваться указанием только инициалов, чтобы хотя бы в такой криптографической форме сохранить авторство.

[14]  Соколов А. В. Интеллигенты и интеллектуалы в русской истории. СПб., 2007. С. 13–41.

[15] Моисеев Н. Н. Атавизация и интеллигенция // Знание — сила. 1990. № 6. С. 13.

[16] Толерантность / Общ. ред. М. П. Мчедлова. М.: Республика, 2004. — 416 с.

[17] Бондырева С. К., Колесов Д. В. Толерантность (введение в проблему). М.; Воронеж, 2003. С. 5.

[18] Макарова Н. И., Наливайко Н. В. Насилие — ненасилие в современном образовании. Новосибирск, 2004. С. 151.

[19] Лихачев Д. С. Я вспоминаю. М., 1991. С. 252.

[20] Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. С. 81.

[21] Конгресс российской интеллигенции. СПб., 1998. С. 266–274.

[22]  Книга Иуды: Антология / Сост. С. Ершов. СПб.: Амфора, 2001. —310 с.

[23] К моему удивлению, наши результаты практически совпали с итогами опросов студентов Российского государственного гуманитарного университета в 1999 году. Тогда в ответ на вопрос: «Не устарела ли установка, что интеллигенция должна служить народу?» — лишь 13 % ответили положительно (это наши «неонародники»), еще 33 % согласились с ней частично (это наши «гуманисты»), остальные же заявили, что человек с высшим образованием должен быть только интеллектуалом, профессионалом, не более (Тощенко Ж. Т. Парадоксальный человек. М., 2001. С. 336–337).

[24]  Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М., 2005. С. 123–190.

[25] «Я душу мою в него хочу положить», — писал Ф. М. Достоевский своей жене о задуманном весной 1868 года романе «Идиот» (Достоевский Ф. М. Полное собр. соч.: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 286).

http://magazines.russ.ru/neva/2008/7/so15.html