ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ ЭТО ФРИКИ
Почему профессора, учёные и эксперты не понимают мир

Майкл Линд

Интеллектуалы — категория, которая включает в себя академиков, колумнистов и экспертов-аналитиков — фрики. Я не имею ввиду что-то оскорбительное. Сам я лично провёл большую часть жизни в одной из трёх вышеобозначенных ролей. Меня называли «публичным интеллектуалом», что очень на мой вкус напоминает понятия «источник неприятностей» или «враг общества».

Моё мнение заключается в том, что это люди, которые руководствуются в жизни идеями, как правило крайне нетипичными для их обществ. Они — мы — фрики в статистическом смысле. На протяжении многих лет различного рода популисты доказывали, что интеллектуалы — нелюдимые индивидуалисты, далёкие от опыта и ценностей большинства их сограждан. И хотя антиинтеллектуальные популисты часто ошибались насчёт золотого стандарта, единого налога или других вопросов, то по вопросу интеллектуалов они по большому счёту были правы.

Понятия «интеллектуал» и «интеллигенция» возникли примерно в одно время в 19 столетии. До промышленной революции лишь немногие люди в развитых цивилизациях платили за то, чтобы читать, писать и дискутировать, и они были в основном священнослужителями вроде христианских священников, монахов или светских писцов, таких как конфуцианские мандарины, которые работали на королей или аристократов, или, как это было в городах-государствах древней Греции, были учителями молодых людей из высших классов.

Смена аграрной цивилизации на индустриальный капитализм привела к возникновению двух новых домов для мыслителей, и оба прямо или косвенно финансировались новой богатой капиталистической элитой. Одним был некоммерческий сектор — университеты и некоммерческие мозговые центры — основанные главным образом благодаря пожертвованиям магнатов, от которых они также получили свои имена: Стэнфордский университет, фонд Форда. Вторым же была богема, состоявшая в основном из детей богачей, которые, живя на деньги своих семей, развлекались искусством, философией и обличением пороков буржуазии.

Кем бы они не являлись — институционализированными профессорами и стратегами или же свободно дышащей богемой — интеллектуалы индустриальной эры также отличались от масс граждан в своих обществах как и клерки, писцы, мандарины и странствующие философы древности от крестьян, жителей городов и рабов.

Для начала, это вопрос более высокого образования. Лишь около 30 процентов взрослых американцев имеют четырёхлетнее высшее или среднеспециальное образование. Количество тех, кто получил высшее образование или профессиональную степень — примерно один из десяти. Так как бакалавриат это минимальное требование для работы в большинстве интеллектуальных областей, пул учёных, писателей и экспертов уже выгладит очень маленьким. А на практике он ещё меньше, потому что дети богатых представлены гораздо больше среди тех, кто идёт в колледжи (автор намекает на то, что не все богатые, оканчивающие колледж, идут заниматься научной деятельностью — многие уходят в бизнес или вообще не занимаются никакой деятельностью, тратя деньги семьи — ред.).

Следующая причина — это местоположение. В мире существует всего лишь несколько мировых столиц богемы, в основном в больших, дорогих городах, которые притягивают богемных богатых детишек, вроде левого берега Сены, Гринвич Вилладж и Хейт-Эшбери (район в Сан-Франциско — ред.). В США географические варианты для мыслителей также имеют тенденцию к ограничению до нескольких дорогих городов, вроде Вашингтона и Нью-Йорка. В отличие от разных видов американских интеллектуалов, профессора имеют самый разнообразный ареал обитания, учитывая количество и географическое распределение университетов по всему американскому континенту.

Независимо от того являются ли они профессорами, журналистами, или экспертами-технократами, современные интеллектуалы вряд ли будут жить и работать в тех местах, где они родились. В противоположность этому, средний американец живет на расстоянии около 18 миль от своей матери. Как и высшее образование, географическая мобильность на службе личных карьерных амбиций является общим местом только для весьма нетипичной социальной и экономической элиты.

В своём образе жизни интеллектуалы, как правило, стремятся быть необычно индивидуалистическими по меркам общества в целом. Я не знаю ни о каких исследованиях по этой чувствительной теме, но, судя по моему опыту, количество неженатых индивидуалистов и бездетных семейных пар среди тех, кого можно назвать американской интеллигенцией сильно выше, чем в популяции в целом. Откладывание вопроса брака в угоду науке или опыта работы, приоритет карьерных целей и — в случае с богемой — оценка своих доходов как слишком низких для того, чтобы поддерживать детей в их стремлении быть авангардным писателем, художником или революционером — отделяет интеллектуалов и других элитных профессионалов от большинства рабочего класса, чьё образование заканчивается на старших классах школы и которые полагаются на широкие семейные связи для экономической поддержки и заботы о детях.

Тот факт, что мы, члены интеллектуальных профессий, являемся весьма нетипичными для общества, в котором живем, как правило, искажает наше суждение, заставляя забывать, что мы принадлежим к крошечному и довольно причудливому меньшинству. Это не проблема для представителей естественных наук. Но в социальных науках интеллектуалы — будь то профессора, учёные или эксперты — как правило очень предвзяты и не понимают этого.

Это можно наблюдать на примере космополитизма среднего интеллектуала. Я был почётным гостем на обеде школы Лиги Плюща несколько лет назад, когда, в ответ на мой вопрос, настоящие академики — граждане США за исключением одного — единодушно заявили, что считают себя не американскими патриотами, но «гражданами мира». Единственным присутствующим патриотом, не считая вашего покорного слуги, оказался приглашённый израильский профессор.

Популисты-параноики без сомнения увидят в этом подтверждение их страха перед интеллектуалами как представителями глобального заговора, направляемого ООН или Бильдербергским клубом. Я рассматриваю это скорее как профессиональную деформацию. Наука по своей природе не знает границ. Сами по себе фразы «арийская наука», «еврейская», «социалистическая» или «буржуазная» вызывают оторопь. Кроме того, многие успешные академики учились, преподавали и жили в разных странах в течение своей карьеры.

Так что для академиков естественно рассматривать мир без границ как моральный и политический идеал — естественно, но всё-таки глупо. Громко декларируемый космополитизм особенно идиотски выглядит в случае учёных, которые воображают себя прогрессистами. В отсутствие глобального правительства, которое поднимет налоги для содержания всеобщего социального государства, свободное передвижение людей между странами перегрузит и уничтожит существующие национальные социальные государства, или же придаст политический вес правым популистам в их аргументах защиты социальных благ для местных жителей от иммигрантов, как это происходит в США и Европе.

Взгляды интеллектуалов по поводу социальных реформ, как правило, также извращены профессиональными и личными пристрастиями. В США среди профессоров, учёных и экспертов общепринятым рецептом по искоренению неравенства является тезис «больше образования!». Успешные интеллектуалы стали теми, кто они есть, показывая хорошие результаты в тестах и заканчивая хорошие школы. Для них вполне естественно, учитывая нетипичный опыт их жизни, предполагать, что общество было бы лучше, если бы все пошли учиться в колледж — естественно, но всё так же глупо. Большинство рабочих мест в странах с развитой экономикой — огромная часть их них в сфере услуг — не требуют образования более глубокого, чем небольшой курс подготовки. Несмотря на всю автоматизацию, дворники будущего всё ещё значительно будут превосходить своей численностью профессоров, а если же зарплата дворников выглядит слишком низкой, то другие методы — создание профсоюзов, ужесточение иммиграции для неквалифицированной рабочей силы, повышение минимальной оплаты труда – имеет для их гораздо больше смысла, чем призыв становиться бакалаврами, магистрами или кандидатами наук.

Социальная изоляция интеллектуалов, я думаю, усугубляется из-за их концентрации в нескольких крупных зонах рядом с индивидуальными и институциональными донорами вроде Нью-Йорка, Сан-Франциско и Вашингтона (где я живу), или в равной мере нетипичных студенческих городах. Для китайских мандаринов или средневековых христианских монахов невозможно было представить, что их образ жизни будет приемлем для большого количества окружающих их жителей. Но именно такие представления разделяют люди, вышедшие из верхних слоёв среднего класса, избранных школ и богемы, и имеющие смутное понятие о том как на самом деле живут 70 процентов их сограждан, чьё образование закончилось со старшими классами школы.

Всеобщая воинская повинность будет плохой идеей; большинство рабочего класса не захочет без необходимости заниматься неоплачиваемым трудом. Но не повредило бы если бы каждый профессор, колумнист и эксперт фонда в качестве условия продвижения по службе должен был бы проработать год или два в торговом центре, гостинице, больнице или складе. Оторванная от жизни интеллигенция может извлечь из этого некоторые уроки, которые не получить из книг и семинаров в одиночку.

http://theidealist.ru/intellectuals/