ФЕНОМЕН ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ, БУДУЩЕЕ

Бусько И.В.

В конце ХХ–начале XXI вв. мир столкнулся с быстрыми и неожиданными переменами во всех сферах общественной жизни. В разных регионах обострились противостояния и конфликты, обозначились процессы перестройки политической и социальной структуры. Вызовы социально-политических, экономических и культурно-духовных потрясений подвергают испытаниям и историческое бытие восточнославянских народов. Осмысление их судьбы не только в последние десятилетия, но и в последние столетия невозможно без анализа роли и места интеллигенции как особого социального слоя в структуре общества. Проблема формирования интеллигенции, изучение ее влияния на исторические события в Российской империи, Советском Союзе и постсоветском обществе позволяют лучше понять причины и следствия различных социальных процессов как в прошлом, так и в настоящем.

Связь феномена интеллигенции и истории именно восточнославянских народов проявляется уже при попытках этимологического анализа понятия интеллигенции. В большинстве словарей и энциклопедий подчеркивается, что понятие «интеллигенция» получает свое особое содержание в контексте социокультурных процессов, происходивших в Российской империи в XIX веке. Если в немецкой культуре оно применялось для обозначения слоя общества, представители которого занимаются интеллектуальной деятельностью, то в России в контексте особых социокультурных условий оно стало обозначать лиц «высокой умственной и этической культуры», а не только «работников умственного труда». Понятие «интеллигенция» в значении социального слоя появляется в словарях и энциклопедиях, русских и польских, в конце XIX века. Постепенно, все больше соотносясь с духовно-нравственными характеристиками своих носителей, это понятие начинает выражать преимущественно русский морально-этический феномен. К интеллигенции в этом понимании относятся люди разных профессиональных групп, принадлежащие к разным политическим движениям, но имеющие общую духовно-нравственную основу. В современных англоязычных источниках отмечается, что слово «интеллигенция» обычно используется для обозначения определенной социальной группы в странах Восточной и Центральной Европы в XIX и XX веках, в то время как по отношению к подобным группам в Западной Европе и Америке используется понятие «интеллектуалы». Автор одного из научных исследований феномена интеллигенции отмечает: «…возникновение интеллигенции было обусловлено сочетанием неповторимых черт, присущих только русскому типу культуры. Это положение подтверждается существованием принципиального отличия между интеллигенцией и западными интеллектуалами. Оно заключается, прежде всего, в наличии у интеллигенции ярко выраженного самосознания, характерными чертами которого является представление о себе, как основном субъекте исторического процесса. Деятельность интеллигента, в отличие от деятельности интеллектуала, направленной на решение узкопрофессиональных задач, имеет своей целью решение общественно значимых задач и дополняется стремлением нравственного выбора. Русская интеллигенция всегда рассматривала себя в качестве неотъемлемой части треугольника со сторонами: интеллигенция, власть, народ, в котором традиционно пыталась изменить взаимоотношения сторон» [1].

Формирование интеллигенции в России было порождено рядом разнородных по происхождению и сущности предпосылок. Одна из них – это возникшие в Западной Европе и поэтому внешние для России, заимствованные идеалы проекта Просвещения, включавшие идею прогресса, ценности секуляризации и культ разума. Проект Просвещения, или модерна, возник в Западной Европе XVII–XVIII вв. в явной связи с социальным заказом формировавшегося и распространявшегося капитализма. Новому способу производства были необходимы интеллектуалы – слой ученых людей – профессиональных учителей и философов, естествоиспытателей и врачей, юристов и политиков, писателей и художников. Происходила постепенная секуляризация культуры: западноевропейские интеллектуалы разрабатывали пантеистическую, деистическую, а потом атеистическую картину мироздания, причем изначально механистическую по своим парадигмальным позициям. Они были выходцами из городской культуры, современниками и сподвижниками индустриализации и буржуазного переустройства Западной Европы. Они в основном происходили из третьего сословия, в силу этого были носителями особой системы ценностей – гуманизма, воспевающего человека как высшую ценность, индивидуализма, либеральных свобод, а нередко и социалистических идеалов. Они стали создателями научно-философского мировоззрения, сформировали культовый статус общественного прогресса, основанного на идее масштабного просвещения широких масс народа. Именно интеллектуалы в XVIII–XIX вв. решительно инициировали в Западной Европе разрыв с традиционными ценностями.

Экономических предпосылок для формирования широкого слоя ученых профессионалов в России первой половины XIX века еще не было, страна оставалась аграрной, землевладение – помещичьим, крестьянство – крепостным, однако ценности прогресса и просвещения находят узкую базу для постепенного распространения в среде дворян как наиболее образованного социального слоя. После победы в Отечественной войне 1812 г. и заграничного похода русских войск, закончившегося в 1814 г. в Париже, в России стала ускоренно меняться социально-политическая атмосфера. Аристократические установки сознания дворянского сословия в России вступают во взаимодействие с выдернутыми из органичного западноевропейского социокультурного контекста и поэтому идеализированными ценностями вольнодумства, свободы и равенства. Об этом периоде в развитии русской интеллигенции Н. Бердяев позднее написал так: «Французские идеи преломились в русской душе прежде всего как сострадательность и человеколюбие» [2]. Возникает причудливый симбиоз аристократических ценностей чести и служения и буржуазных по происхождению идеалов парламентаризма и равенства возможностей. Особую роль в этом симбиозе сыграли и аутентичные для славяно-русской православной традиционной культуры идеи любви к ближнему, справедливости, приоритета духовных ценностей над материальными. Российская элита, до этого отдаленная от народа даже языком, не говоря об образе жизни, оказалась с ним на одном поле боя в тяжелейшей войне с французами, до этого олицетворявшими культурный эталон. Восстание декабристов, российских аристократов-дворян, стало толчком и мерилом формирования в России идеалов интеллигентности. А весь «золотой век» русской культуры стал результатом обращения элитарной культуры к народной.

Следующий этап формирования интеллигенции в России – это вторая половина XIX века, время движения разночинцев и «хождения в народ». Здесь интеллигенция в заботе о благополучии народа начинает делиться на две основные ветви – носителей либеральных, буржуазно-демократических ценностей и сторонников реализации более радикального, марксистского по философским основаниям и пролетарско-социалистического по идеологическим целям проекта. И в том, и в другом случае основой являлась линейно-прогрессистская парадигма развития общества, основанная на механистической картине мира. Была еще одна группа интеллигенции – охранительной, консервативной, сознательно сохранявшей связь с культурной почвой и традиционными ценностями, однако не ей было суждено стать социальным катализатором грядущих исторических перемен в России ХХ века. Интеллигенты-охранители, оценивая сущность прогрессистской интеллигенции, обвиняли ее в распространении нигилизма, т.е. отрицания прежних ценностей. М.Н. Катков в 1880 г. писал: «Вообще наша интеллигенция имеет поверхностный, подражательный и космополитический характер; она не принадлежит своему народу и, оставляя его во тьме, сама остается без почвы. Ее понятия и доктрины большей частью чужого происхождения и не имеют никакого отношения к окружающей их действительности, а потому никто так легко не поддается обману и не обнаруживает столько политического легкомыслия как наши guasi мыслящие люди» [3].

Под влиянием идей прогресса и западноевропейские интеллектуалы, и интеллигенты в России постепенно отдаляются от традиционных ценностей, в которых мир рассматривается как живой, целостный, а человек – как его часть. Просвещенческая парадигма дистанцирования от мира, выявления его несовершенств порождает активистские установки на то, что его можно и следует усовершенствовать. Основное различие между интеллектуалом и интеллигентом здесь обозначается в следующем отношении: интеллектуал ориентируется на технологически-рациональное преобразование природы и социума, а интеллигент надеется на возможность интеллектуально-нравственной трансформации общества. Эти ориентации формирующейся в России интеллигенции объясняются неявным влиянием православных ценностей, глубоко проникших в восточнославянскую ментальность – это установки аскезы и покаяния, равенства во Христе, справедливости-правды как нравственного понятия, а не как юридического. Можно предположить, что поэтому, возможно, часть русской интеллигенции оказалась впоследствии столь чувствительна к марксистким, социалистическим идеям. Она видела в них прежде всего этическое измерение, которое воплощалось в идеях социального равенства, братства, справедливости. Почему русская интеллигенция ощущала свою ответственность за судьбу народа, причем самого простого народа? Потому что самой своей судьбой она больше была связана с деревней, сельскими поселениями, усадьбами, поместьями. До индустриализации и урбанизации, которую Европа переживала гораздо раньше, было еще далеко. Да и тут воздействовали православные установки заботы об общем благе, общинные ментальные ориентации. Ценности служения Отечеству, народу в целом надолго определили отличие русской интеллигенции от образованных кругов Европы, вышедших из буржуазной среды и тесно связанных с ней своими интересами. Однако стремясь воздействовать на власть, менять ее отношение к народу и в то же время воздействовать на народ, менять его сознание и отношение к власти, русская интеллигенция оказывалась в постоянной конфронтации с государством и вызывала подозрения и отторжение у народа. «…Они были воплощенным отрывом от почвы, отщепенцами той народной (духовной, купеческой, крестьянской) Руси, которая живет еще в допетровском сознании», – писал Г.П. Федотов [4].

Если китайский, индийский или древнегреческий мудрец исходили из идеи, что мир совершенен, улучшить его невозможно, можно лишь совершенствовать себя, исправлять свое знание о мире в случае, если оно не обнаруживает его правильность и гармонию, то носители интеллигентского сознания начинают дрейф в сторону установок, что их образованность, научные взгляды есть основание видеть себя достаточно совершенными для того, чтобы вынашивать проекты улучшения мира. Заботясь об улучшении участи народа, интеллигенты полагают возможным и исправление неправильного народа на основе правильного знания о том, каким должен быть правильный мир и правильный народ.

Действительно, по мере развития научного знания о мире, нарастала уверенность, что познающий субъект может изменить любой объект, будь то природа, общество или другой человек. Интеллигент в России рассматривается как образованный человек, соединяющий в себе развитый интеллект с высокими морально-нравственными качествами. Но здесь возникало противоречие: с этической стороны человек оставался интеллигентом в той мере, в какой сохранял в себе по сути дела традиционные ценности, прежде всего христианские ценности любви к ближнему. Однако постепенно формировались и вполне рациональные убеждения в том, что ближние не всегда знают, что для них лучше. Поэтому возникает трагический разрыв между образованностью и ценностями человечности. Гуманистические установки мешают знаниям воплотиться в проектах улучшения общества в полной мере. Их приходится игнорировать. В конце XIX века порождается феномен русской псевдоинтеллигентности: на фоне высокой образованности ценностная сфера трансформируется в угоду идее прогресса до такой степени, что нравственности в ней уже не остается места. В ней есть абстрактная любовь к светлому будущему, к лучшей жизни для людей – любовь мечтательная и беспощадная. Это предельно выразилось в деятельности террористов-бомбистов, пламенных революционеров. Постепенно проект Просвещения вступал в явные противоречия с установками восточнославянской ментальности, что отразили в своих работах представители русского религиозного ренессанса, предсказывая надвигающиеся революционные события и выявляя разрушительную роль радикальной интеллигенции в трансформациях общественного сознания.

Оценки, которые даются интеллигенции в общественной мысли России к. XIX–н. ХХ вв., отражают ее противоречивую роль в социально-политических процессах и поэтому являются крайне противоречивыми. Сторонники радикальных преобразований человека и общества в основном восхищаются интеллигенцией, которая ассоциируется у них с «новыми людьми» (Н. Чернышевский), «критически мыслящими личностями», носителями антимещанских и внесословных идеалов (П. Лавров). Для консервативной части русского общества интеллигенция олицетворяет «чужебесие» (Ф. Достоевский) и нигилизм, а революционная интеллигенция является группой «отщепенцев и политических радикалов» (С. Франк). Философ Н. Бердяев считал ее идеологической, а не профессиональной группой. Левая интеллигенция, согласно Н. Бердяеву, напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, со своим мировоззрением, нравами и обычаями и даже своеобразным физическим обликом, которым она отличалась от представителей других социальных групп. Н. Бердяев подчеркивал также наличие таких специфических черт русской интеллигенции, как беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями, постоянное увлечение различными идеями и умение жить исключительно ими, нетерпимость и резкое разграничение себя с остальным миром [5, с. 562].

Новый этап в исторической судьбе интеллигенции связан с обстоятельствами социалистических преобразований российского общества после 1917 года, когда формировалась советская интеллигенция, выраставшая на определенной социальной базе – рабоче-крестьянской, укорененной в традиционной ментальности, но получившей образование в духе идей Просвещения. В советской интеллигенции вполне можно было наблюдать соединение образованности с нравственными установками. Причина этого в том, что коммунистический проект, который начинался как заимствование марксистских западных идей построения более прогрессивного социалистического общества, в большой степени стал проектом возвращения «назад»: в тех отношениях, в которых в новых формах происходило восстановление традиционных ценностей – любви к Отечеству, духовного самосовершенствования. Для примера достаточно вспомнить «Моральный кодекс строителя коммунизма» и сравнить его с основными заповедями христианства. По сути дела, проявилось бессознательное стремление восточнославянской традиционной культуры защититься от ценностей капитализма-либерализма-прагматизма, сохранить традиционные ценности, придав им новую форму. Часть старой интеллигенции, принявшая советский проект в ряде случаев именно по этой причине, а отчасти изменявшая его в соответствии со своими ценностями, и новая интеллигенция, выходцы из народа, добавившие к традиционным ценностям образованность, вновь воспроизводят сущность интеллигенции – ориентацию на нравственные ценности. В результате советская интеллигенция, неоднородная по своим притязаниям и целям, но все-таки ориентированная до поры до времени на духовные поиски, обеспечила целый ряд положительных особенностей и достижений советской культуры.

Однако углублявшаяся рутинизация и формализация коммунистической идеологии, усилившиеся в последние десятилетия существования советской власти ориентации на повышение материального благосостояния людей, реванш мещанства стали факторами, которые ускорили разложение советской интеллигенции, рельефно проявившееся в период перестройки.

В работах Ч.С. Кирвеля предлагается классификация перестроечной интеллигенции [6, с. 237–248], группы и категории которой хотя и размываются в современной социальной структуре, но пока сохраняют свою специфику, постепенно меняя не столько сущность, сколько детали в своих идеях и устремлениях. Первая группа, наиболее массовая из них – полуинтеллигенты-лавочники. Их умонастроения к концу брежневской эпохи были полностью подчинены зависти к товарному изобилию западных стран. Там, где 250 сортов колбасы, есть туалетная бумага и колготки – там правильная, счастливая жизнь, там думают о человеке. Образы изобильных витрин подавляли всякую возможность рационального анализа исторических, культурно-ценностных предпосылок потребительского процветания Запада, этические и экологические оценки западных стратегий преуспеяния не рассматривались, не приходили в голову. Эта группа остается преобладающей и сейчас, только теперь ее интеллектуальные полеты вращаются вокруг новизны и продвинутости автомобилей, смартфонов, отдыха на модных курортах и цен на распродажах. Вторая группа может быть названа интеллигенты-беспочвенники. У них достаточно интеллекта для того, чтобы сравнивать не только товарное изобилие, но оперировать понятиями общечеловеческих ценностей, общечеловеческой культуры, но при этом почему-то только Запад выступает эталоном всякого развития. Патриотизм для них – это перенос западных ценностей и образа жизни на вечно несовершенную и враждебную для них почву белорусской, русской или украинской земли: права человека и т.п. В патриотическом якобы запале они главной преградой для улучшения жизни своих стран считают народ. Им сначала не повезло с советским народом (совки), теперь с русским или «гэтымi тутэйшымi». Среди них очень много революционеров, радикал-реформаторов, волюнтаристов, экспериментаторов. Оценивая достижения советского периода, они будут без конца вспоминать сталинские репрессии, подсчитывать число жертв, восклицать «Какой ценой!», не задаваясь вопросами о том, как сокращалась продолжительность жизни, росло количество самоубийств и падала численность населения стран, возникших на руинах СССР. В своем революционном порыве и нетерпимости, по концептам прогрессизма и установкам они очень близки к большевикам. Третью группу восточнославянских западников предлагается обозначать как «номенклатурщики-перерожденцы». Это были люди, занимавшие высокие посты во власти, в т.ч. экономической и в средствах массовой информации, к которым примкнули выходцы из торговой мафии, теневики, коррупционеры. Большая часть их имела прямое отношение к партийной и комсомольской бюрократии, многие активно, только уже с другими лозунгами, трансформируют социально-политическую сферу в постсоветских странах. И, наконец, четвертая часть, карьеристы разных мастей. Многие из них не являлись иррациональными или убежденными западниками, но поскольку ветер подул в определенную сторону, они поспешили этим воспользоваться, стремительно вытесняя упраздняемых, действительно или умеренно преданных идеям социализма управленцев, чиновников, производственников. Пятая группа – инвалиды информационной войны, молодые и не очень люди, видевшие действительные недостатки советской действительности, разуверившиеся в построении коммунистического рая и поверившие в очередную утопию – утопию капиталистического и либерального рая на земле.

В ситуации кризиса советской социальной системы эти группы сыграли, возможно, роковую роль. Наверное, сохранялась и охранительная по содержанию умонастроений интеллигенция, но гегемония с 90-х годов и до последнего времени принадлежала сторонникам т.н. либеральной идеологии, прежде всего за счет их доминирования в СМИ.

Судьба интеллигенции в ближайшей перспективе неопределенна. Как социальная страта, возникшая на пересечении идеалов Просвещения и духовных ценностей русской культуры, интеллигенция может сохраниться при условии создания нового социокультурного проекта, который переопределит направленность ее деятельности в контексте возрождения традиционных ценностей. Однако в условиях наступления эпохи Контрпросвещения и распространения ценностей индивидуализма и материального преуспеяния более вероятно превращение интеллигенции в стремительно исчезающую страту, на смену которой приходит так называемый креативный класс.

http://uctopuk.info/article/fenomen-intelligencii-proshloe-nastoyashchee-budushchee